— Господа торговцы, по-моему, постоянно с ней в споре.
И вновь широкая жемчужная улыбка засияла на холеном лице. На этот раз Анамгимар посмотрел на меня снисходительно и насмешливо.
— А слышали ли вы, что-нибудь об обряде Игры с Судьбой, мадам, или вам никто об этом ничего не рассказывал?
— Обряд? — ему все-таки удалось вывести меня из равновесия. — Обряды сохраняются в сообществах, исповедующих какую-либо религию.
Анамгимар улыбнулся еще шире.
— Именно. Говорил ли вам тот же Арвид Эль-Эмрана о ритуале, к которому обычно прибегают лишь безумцы или те, кому терять нечего? Призываешь Судьбу в свидетели. Ставишь свою жизнь на кон, и либо теряешь ее, либо получаешь то, чего пожелал, то к чему толкала тебя Судьба, иссушая алчностью душу. Я родился в трущобах мадам, и хорошо знаю изнанку мира. Но всегда, сколько помню себя, я знал, что достоин большего. И я бросил свою жизнь на кон — тогда она недорого стоила. Судьба мне улыбнулась, подарив Иллнуанари.
— И прежний владелец отдал?
— Когда Судьба объявляет свою волю, с нею не спорят. Кисмет!
Анамгимар развел руками, усмехнулся, потом поймал меня за запястье:
— Мадам Арима, — проговорил, — вы умная женщина. Никогда не спорьте с Судьбой. Это плохо закончится…
То, как Анамгимар цедил слова, заставило меня занервничать. После этого разговора он от меня своих взглядов на Лию не прятал, но смотрел так, словно рассматривал живой товар, а мне подумалось — хорошо, что Дона не пригласили на ужин.
С трудом дождавшись окончания приема, я ушла к себе, надеясь на отдых. Только, видимо, зря. Не успела я вернуться в апартаменты, как ворвался адъютант Аториса — принес кипу документов, огорошил известием, что предварительные переговоры с псланниками Совета Гильдий состоятся вечером следующего дня в представительстве, и умчался, оставив на столе ворох бумаг, которые мне предстояло изучить в одиночестве.
Прижавшись лбом к стеклу, пытаясь справиться с негодованием и горечью, я вспомнила, как совсем недавно считала лишенным смысла приказ создавать и хранить бумажные копии особо важных документов. Тогда казалось, бумага — пережиток прошлого: хрупкий, ненадежный носитель, да и зачем он нужен, когда у каждого имелся доступ к всеобщему хранилищу достоверной информации. Я даже предположить не могла, что бумажные копии окажутся надежнее и долговечнее электронных. Но после разрушения информатория только то и уцелело, что оказалось отпечатанным на бумаге.
И уже несколько часов я занималась тем, что, освежала в памяти все, что знала о законах и обычаях Раст-эн-Хейм, и изучала документы, принесенные адъютантом; но чем дольше сидела над ними, тем чаще возвращалась к утреннему разговору с Ордо, понимая, что начинаю склоняться к той точке зрения, что и Аторис.