Ривер без конца повторял, какая я красавица, а потом лишил меня девственности на заднем сиденье своей «люмины» девяносто первого года и попросил сделать фотки моих голых сисек. С той поры он стал относиться ко мне точно к вещи. Он не хвалил мои большие красивые глаза, восхищаясь лишь грудью и задницей. Я больше не слышала от него, что красива. Не то чтобы мне этого не хватало – я упивалась властью, которое имело над ним мое тело, и этого мне было тогда достаточно.
Не сказать, чтобы Ривер на меня подсел. Для него бóльшую важность имела репутация парня, у которого есть фотки голой Мэг Спринг. По школе ходили слухи, что за эти картинки он брал с парней по десять баксов. Девчонки получали фотки бесплатно, чтобы попридираться, пообзываться и покритиковать – «сосочки-стручочки», растяжки на бедрах. Девчонки в моей прежней школе были злее парней. От парней я не слышала столько обидных слов.
Ривер вел себя бездумно и безответственно, и мне казалось, что Джон – его полная противоположность. Теперь я контролировала ситуацию, все козыри находились в моих руках. Мне хотелось, чтоб Шайа увидел, как я счастлива с Джоном Бруком. Я надеялась, что так будет легче смириться с тем, что он выбрал Белл. Такая вот нелогичная логика была у меня в девятнадцать.
В старших классах я каждый день узнавала о себе что-то новенькое, раскрывала новые грани удовольствия, которое можно получать от жизни, типа вкусной еды. Джо как-то обмолвилась, что я слишком властная и что властвовать можно безмолвно, но мне хотелось кричать и ругаться. Я всю жизнь вела себя как тихоня и за это жестоко поплатилась, и теперь меня было не обуздать. Джо говорила, что с такой самоуверенностью, как у меня, я могла запросто стать генеральным директором большой компании где-нибудь в Чикаго или Нью-Йорке, но мне не хотелось быть на виду. Меня не влекли публика и фанфары, как Джо. Меня прельщал смех детей, нравилось наблюдать за их играми и иметь собственный двор.
Я не стремилась попасть в город масштабов Нью-Йорка, в отличие от сестры. Мне казалось, так куда интереснее. Джо хотелось быть рыбкой в большом океане, а мне – дорогой, экзотической рыбой в прекрасном и чистом аквариуме. Она не жаждала всеобщего обожания. Я же не могла и не хотела быть такой, как Джо и Шайа.
И в ту минуту, когда я мысленно вновь возвратилась к Шайе, он спросил у проходящей мимо женщины, который час. Я знала, что в кармане у него телефон, а на стене висят большие часы – но, видимо, ему хотелось как-то развеять тягостное молчание и с кем-нибудь поговорить, пусть даже с посторонним. Я стала ломать голову, кто из нас уйдет первым. Наверное, взыграла паранойя, и мне стало казаться, что ситуация здорово усложнилась. На самом деле ни один из моих кавалеров не порывался уйти, равно как и завязать разговор. Джон ел, и все его внимание поглощала тарелка, а Шайа теребил на руке плетеный нитяной браслетик.