Задержались только гости из Грузии и Дагестана. Дженалдыко все поглядывал на дорогу и словно спрашивал кого: «Неужто не оценили? Неужто теперь завистники смогут языками чесать и посмеиваться: «Презрели грузинские тауады и азнауры Дженалдыко, не пожаловали дагестанские князья и ингуши-соседи». Но ингушей алдар и сам не приглашал. Уж больно зол он был на них. Случалось, что их джигиты угоняли у него коней и скот, которых он нагуливал в горах для продажи…
Угощал Дженалдыко на славу. Пять откормленных быков и двадцать баранов было заколото. А сколько индюков, гусей и кур зарезали, им и счет потеряли. Дженалдыко распорядился, перед каждым гостем, кроме прочих яств, поставить блюдо с целой дичью. Пусть знают хозяйскую хлеб-соль и нос не задирают. Вдоволь было заготовлено впрок и шибучей араки, и хмельного домашнего пива. Черпай хоть ведрами, угощай хоть всю Осетию. Пирогов и фидджинов осетинских напекли целые горы. Десять мастериц всю ночь не разгибали спины. Сама Ирахан-ахсин верховодила ими, покою не давала. Если кого одолевала усталость, она подносила кружку неперебродившего мачари и говорила: «Настоящий шербет». Выпивала женщина залпом кружку «шербета» и глаза вытаращивала: «Что ты наделала, Ирахан-ахсин?! Разве аллах дозволил мусульманке вином грешить?!»
— Фидджином, фидджином закусывай, — смеялась довольная Ирахан-ахсин. Она считалась в округе самой богомольной и самой преданной адату мусульманкой. Видно, поэтому ей и дозволялось подшучивать над самим аллахом. На меня хозяйка вроде больше не сердилась из-за моего проклятия. Наверно, потому, что мои слова все равно аллах не услышал — Агубечир вернулся живой, только чуть щеку обожгло пулей, и жертвенного быка не пришлось резать на поминки…
Все же на свадьбе мы с Машей устали за десятерых. С ног валились, но никто не предложил нам угоститься господской едой и «шербета» не поднесла ахсин.
Днем, за обедом, черпая похлебку, я не удержалась и посетовала Маше:
— Мать моя в поле голодная ходит за стадом Дженалдыко… А они тут в масле купаются…
Маша долго не раздумывала, встала и пошла на кухню. Вернулась с куском мяса, который был завернут в лепешки. Сунула все это мне под изголовье и сказала:
— Выберешь минутку, отнесешь домой. Пусть сестренки твои тоже попируют…
Я покраснела так, будто госпожа Ирахан застала нас за кражей.
— Чтобы меня назвали воровкой потом?! — отказалась я.
— Глупышка ты, несмышленыш еще! — покачала головой Маша. — Взять уворованное у вора, милая моя, это вовсе не преступление, а надобность. Сегодня мы с тобой восстановили только крохотную справедливость. А придет час, и до большой дойдем…