Но прослышал об этом Агубечир. Примчался со своими офицерами и солдатами. Было это под ночь зимой. Окружили они двор Дженалдыко, словно вражью крепость, и открыли пальбу из наганов по железной крыше. Только «цок» да «цок». Хозяин сперва подумал, что на радость какую. Выбежал с добром, чтобы почести принимать. Но ружье на всякий случай прихватил.
— Эй, вы! Кто будете? — крикнул он.
— Дом твой жечь будем! — донесся из-за ворот голос Агубечира. — Спасай свою жадную душу!
Узнав сына, Дженалдыко пошел к воротам. Мы с Машей тоже выбежали на крыльцо.
— С ума спятил, сын мой? — пригрозил он. — Или ты строил дом этот? Как же ты смеешь сжечь его?
— Смею, потому что ты опозорил меня! Хлеб-соль от врагов принял. Именем пророка клялся примириться с теми, кто обесчестил наш дом. Испил крови сестры моей!
Агубечир повернулся к сопровождающим его военным:
— Поджечь этот дом, который позорит Осетию и меня!
Военные сошли с коней.
— Ты хочешь спалить и родную мать? — Дженалдыко поднял ружье. — Дорого вам обойдется. Ни на этом, ни на том свете не спишется…
Агубечир не двигался с места, а Дженалдыко не опускал ружье. Потом Агубечир крикнул своим товарищам:
— Подождите! — и направился в дом.
Дженалдыко тоже последовал за ним, на ходу громко приказал Маше:
— Гостям приготовить стол! И угостить на славу, чтобы глупость из головы вышла!.. Да поскорей!
Первый тост господа офицеры, что приехали с Агубечиром, на мое удивление, подняли не за здравие царя, а за какого-то Керенского. А царя начали ругать последними словами. Сукиным сыном обозвали. Я испугалась: а вдруг Дженалдыко войдет и услышит.
— Да, господа, — кричал подвыпивший Агубечир. — Если главковерх не наведет порядка в России — конец придет всему. Не то что в государстве — в доме родном порядка не стало. Распустились, сволочи! Большевики, вот кто воду мутят. Ничего, главковерх скрутит их всех в бараний рог! За здравие Керенского, господа!
А дальше пошло совсем непонятное.
— За здравие наших пастухов! — смеясь, выкрикнул усатый офицер, который был за тамаду.
— За нашего щенка! — вскочил другой офицер.
— Да здравствует архонские свиньи! — орал третий.
Шум, гам, как на свадьбе Агубечира.
— Ах ты моя черная красавица! — Агубечир схватил меня за руку и велел наполнить царский бокал вином. — Непременно женюсь на тебе. Будешь моей второй женой… — Он приподнял мне подбородок. — А ну посмотри на меня хорошенько! У, глазищи какие!.. Небо голубое!.. Господа, это пикантно — сделать наложницей дочь кровника моего отца…
Его дружки похабно засмеялись. Я молчала, не знала, что делать. Агубечир не отпускал меня, сверлил своими пьяными глазами.