Сняла со стены винтовку, надела через плечо — патронташ, накинула на плечи шубу и вышла.
Умар увидел у меня в руках винтовку, обрадовался и говорит:
— Теперь нам сам черт не страшен!
— Черт, может быть, и не страшен, — ответила я. — Но опасаться не мешает… Особенно сыновей кулака Тохти.
— Пусть только попробуют! — погрозился Умар и глянул на Дибу. Казалось, и в самом деле ему никто не страшен.
Подъехали к сельсовету. Умар отправился за своей телегой. А Диба растянула гармонь и заиграла. В морозном воздухе на все село понеслась песня. И было это так странно и необыкновенно. Музыка звала людей, скликала. Жаль только, что и враги наши слышали и тоже, наверное, скликались. В дверях сельсовета показался сторож Дзабо.
— А-аа, полуношники, — протянул он. — Заходи греться перед дорогой.
В кабинете председателя в углу стояли учебные винтовки.
— Умар натаскал сюда их, — объяснил Дзабо. — Гайто и Аппе приказали взять с собой в дорогу. Мало ли что. Кулак, он нынче злее мухи осенней… Только вот как их дела пойдут дальше… Замрут на зиму или что с ними будет… Говорят, имущество ихнее продадут с молотка…
— А тебе их жалко? — спросила я.
— Кабы жалко было — слезы текли бы, — буркнул Дзабо. — Ты же не пожалела дядю своего. Записала Алимурзу, куда ему положено… Вот что хочу я у тебя спросить: долго они будут у нас кровь сосать? Впился в меня Тохти. Когда землей наделили — ни сохи, ни животины у меня не оказалось. Ни кола ни двора… Кругом гол. Тохти тогда и подрядился на мою землю. Ударили по рукам, да только руку мою он и отхватил с землей. Потом все надсмехался: «У тебя, Дзабо, своя власть. Охраняй ее, сиди в сельсовете. Крепко охраняй». Сколько уже лет на моей земле пашет и жнет. По осени подбросит, как собаке, несколько мешков кукурузы, и будь доволен.
— А чего же ты не прогонишь со своей земли мироеда? — спросила я, удивленная рассказом старого Дзабо.
— Эх, Назират, ты Назират, бедняцкая дочка! — с укором вздохнул Дзабо. — Окрутил он меня, обвел. Получилось, будто я сам по доброй воле все отдаю. В долгу я у него… И слово дал, на коране поклялся… Сказать стыдно… Цицка и тот без конца смеется…
— Погоди, вернутся Гайто и Аппе, тогда и разберемся, — пообещала я.
Тут в сельсовет ввалились веселые, румяные от мороза комсомольцы, разобрали мелкокалиберки Осоавиахима, взяли флаги.
— Все в сборе! — доложил радостный Умар. — Только Цицку жена в доме заперла. Но хлеб его мы везем… Еще Алимурзу не взяли с собой. Очень хотел.
— Ну и правильно! — одобрила я. — Поехали!
И заскрипели по мерзлой улице сотни колес.