— Постой, Иван, — сказал старик, — я сперва выйду Альму попридержу, а то на весь лес хай поднимет.
Лесничий вышел, а Плешков, шагнувший было к двери, хмыкнул что-то себе под нос, вернулся к столу, взял бутылку, в которой еще оставалась добрая половина французского коньяка, и спрятал ее за пазуху.
— От твоего имени передам Дяде Ване, — сказал он, выходя в сени.
Лиля кивнула и махнула ему рукой. Плешков сошел с крыльца, прошел мимо будки Альмы, отодвинул в заборе доску и скрылся в лесу. Через несколько минут послышался повторившийся трижды короткий свист, означавший «полный порядок».
На следующий день, утром, Тихон Федорович вывел из конюшни лошаденку, запряг в телегу, подошел к будке, отвязал Альму и цепью привязал ее к задку телеги. Погрустневшая, спокойная Альма молча повиновалась Тихону Федоровичу, словно понимая, что расстается с родным домом надолго. Старуха тоже готовилась в путь. Она вывела из хлева корову, впрягла ее в какую-то таратайку, похожую на двуколку, где уже лежала разная утварь, положила туда же небольшой мешочек с мукой, закрепила все веревкой, подошла к корове, взяла ее за поводок и ждала сигнала. Тихон Федорович слегка прищелкнул языком, шевельнул вожжи, и кляча тронулась с места. Телега сразу будто ожила, поскрипывали колеса, покачивались пожитки, позвякивала цепью шедшая за подводой Альма. Тихон Федорович шел рядом с лошадью, которая поглядывала на него, кося глазом, настораживала уши и довольно бодро шагала. Старуха шла за Альмой, ведя на поводу корову. Лиля условилась встретить их на проселке. Так они и выехали на грейдер.
На подъезде к проселочной дороге Тихон Федорович услышал рокот автомашины и, оглянувшись, увидел мчавшуюся по грейдеру полуторку. Он инстинктивно принял вправо, а через секунду его обдало пылью, и он отстранился от резко затормозившей рядом с ним полуторки. Из кабины спрыгнул на землю молодой шофер и громко крикнул:
— Хайль Гитлер!
— Будь ты неладен! — ругнулся лесничий.
— Приказано, — чеканил слова Коля Фурц, — передать вам мешок соли и документы.
С этими словами Фурц снял с кузова мешок и, сгибаясь под его тяжестью, перенес соль на телегу. Потом протянул Тихону Федоровичу конверт:
— Здесь аусвайсы и прочие документы!
— А второй мешок где? — вырвалось у Тихона Федоровича.
— Второй Ганс пустил налево, — ответил Фурц, садясь в кабину. — Хайль Гитлер, старина! — крикнул он и, резко развернув полуторку, помчался обратно, оставляя за собой облако пыли.
* * *
Когда командиру бригады Федорову вручили на «поминках» по фон Кубе радиограмму из Москвы, он, посоветовавшись с Хатаговым, начал готовиться к исполнению приказа. Ему предписывалось передать командование бригадой комиссару Хатагову, а самому с первым же рейсом самолета отправиться в Москву. Федоров послал своего адъютанта в Бегомль, где был партизанский аэродром, узнать о спецрейсах, а сам сел готовиться к докладу. Изредка к нему в блиндаж, поскрипывая новыми хромовыми сапогами, заходил Хатагов, и они вместе сидели над донесениями и сводками оперативных групп.