Маленьким коридорчиком Петр Иванович прошел на кухню и остановился в раздумье у своего стола. Задумался Петр Иванович, какой завтрак в свете необычного явления себе приготовить: человеческий или петушиный. Решил поесть по-человечески, поскольку о петушином завтраке заблаговременно не позаботился.
«Кто ж знал?» — философски подумал Петр Иванович.
Наклонившись, заглянул он в свой единоличный, а когда-то семейный и потому довольно вместительный холодильник, в котором прежде, при покойной Антонине, господствовало сплошное изобилие, а ныне... «А ны-ыне — былому нера-а-авно...» — по-человечески пропел Петр Иванович. Внизу стояла кастрюлька недоеденного вчера пакетового супа с добавленными кусочками резаной картошки, на средней полке граммов двести вареной колбасы (не то «докторской», не то «диетической» — кто ее теперь разберет) и на верхней — заиндевевший соленый огурец да две смерзшиеся тушки серебристого хека.
Петр Иванович вытащил тушки и лишний раз порадовался, что нет сегодня Гуммозова, потому что всегда, когда Петр Иванович жарил рыбу, его высокий сосед, выходя в кухню, морщил до неузнаваемости свой красивый и даже аристократического очертания нос.
II
Гуммозов был положительным, потерявшим когда-то по недосмотру ногу человеком, трезвым и бдительным работником и коренным ленинградцем. Но в то же время он и не был каким-нибудь сухарем: например, обладал чувством юмора, которым иногда в свободное от работы время пользовался в подходящей компании.
— Смотри, — любил он повторять на кухне Петру Ивановичу, — все великие люди были евреями. Вот, например, Пушкин. Думаешь, Пушкин? Не-эт, Пушкинзон. И Лермонтов на самом деле не Лермонтов, а Лермонтович, — и смотрел на Петра Ивановича с торжествующей улыбкой.
Непонятно, что хотел этим выразить Гуммозов, но каким-то тонким способом это связывалось с тем, что вот они-де (евреи, конечно, а не Пушкин) на музыкальных инструментах играют или в школе преподают, а он вот...
Раз в четверо суток Гуммозов отправлялся дежурить на свой не имеющий оборонного значения завод, где работал вахтером, но в быту предпочитал называть себя вохровцем, так ему казалось значительней. Конечно, он бы хотел работать на каком-нибудь оборонном предприятии или, например, на мясокомбинате, где воруют и для пресечения держат настоящую ВОХРу, вооружая стрелка наганом или винтовкой. Там и зарплата несравненная, и темно-синяя форма с зелеными петлицами и притом выдается бесплатно. Гуммозову же в целях достоинства пришлось подобную форму приобретать за литр водки у настоящего вохровца с рук, потому что на должность стрелка его в силу инвалидности не брали. Так и ходил он на одну из линий Васильевского острова на совершенно гражданский завод, невзирая на синюю с зелеными петлицами форму.