Вспомнил я, как серьезно он уроки свои проводил! Перед тем как начать петь нашему хору, достанет камертон — металлическую рогатку, — стукнет себе им по голове (все, кого не видит он, обязательно этот жест передразнят!). Тихий звук камертона — как комариный писк. Прекратится он — и мы начнем петь с этой же ноты, которая затихла.
Я, помню, любимцем его был.
Говорил он — замечательно я пою!
Потом пение у нас кончилось, а он на пенсию ушел.
И все!.. Вспомнится иногда только, как солировал я.
Стою — и сам удивляюсь, как пою!
«Солнышко све-тит яс-ное!..»
Вспомнил, как на концерте для родителей пел, — родители все изумлены были, переглядывались, головами качали — они до этого с другой стороны меня знали...
И вот встречает меня он — два года уже после уроков его прошло.
— Ну как ты, — спрашивает, — поешь?
Я подумал еще тогда: «Просто нечего ему больше спросить!»
А сейчас понял вдруг: «Не совсем так!»
Он, видно, действительно на меня надеялся, что я певцом стану, с его легкой руки, чтоб он говорить мог потом, друзьям-пенсионерам: «А Горохов-то у меня начинал!» Но как-то я про это забыл. Ушел он — и забыл я про пение.
Потом вспомнил вдруг: я же еще и в легкой атлетике блистал. Учитель школьный в спортшколу меня послал, там я сразу на второй юношеский разряд пробежал. Может, я и быстрее бы пробежал, да какой-то балбес на дорожке чемодан позабыл. Перепрыгивать пришлось, и то время разрядное оказалось. Тренер тот говорит: «Ну-ну!»
И все. Больше я на тренировки не ходил. Не помню уж почему. Так что в легкой атлетике я перспективный был! Как это забыл я совсем... Выходит, я не одну уже надежду не оправдал, а две! Так и все, вообще, можно проморгать!
Виктору говорю:
— Ну, куда? Помнишь, ты говорил, что у тебя какой-то верный друг есть? Ну, номером телефона которого ты еще камеру хранения зашифровал?
Он говорит:
— Точно! Как мог я забыть! Вот это действительно друг! Напоит нас чаем, накормит! Колоссально!
Вбежал в телефонную будку и застыл. Минут десять, наверно, стоял, как столб.
— Забыл! — говорит.
— Что?
— Номер телефона его забыл, давно, выходит, не звонил.
— Да-а-а-а, — говорю, — к дружбе у нас, выходит, такое же небрежное отношение, как ко всему!
— Как же? — он говорит вдруг.
— Что — как?
— Как же, — говорит, — камеру хранения теперь откроем? Думал, уж этот телефон железно запомню, и нет!
Витя расстроился, впервые, можно сказать. Но быстро пришел в себя, снова захохотал.
— Дурак, — говорит, — какой же я дурак! Надо поехать к нему, и все! Поглядеть его телефон, заодно поесть!
— А живет-то где он, хоть помнишь?