Наш теплоход — «Мир ренессанса». Греческая команда и писатели более чем из ста стран вылезают из автобусов, поднимаются вдоль борта по наклонному трапу, выкрашенному в сине-желтые греческие цвета. Маршрут: из Афин по Эгейскому морю, через Дарданеллы, Босфор в Черное, в Одессу, обратно в Стамбул, потом в Измир, в Салоники, в Афины, из Афин — в Дельфы.
Нам с другом досталась шикарная каюта наверху, с огромным окном на палубу... «Досталась»! Ему — досталась! Мой друг честно завоевал высокое свое нынешнее положение: он был и смелым писателем, и писателем-победителем, торжествующим победу... моих циничных сомнений он не признавал и лавры свои выстрадал честно. А я, как всегда, подсуетился, оказался в лучшем месте в лучшее время — это приспособленчество еще скажется на моем даровании, скажется... но значительно позже.
— Давай. Быстро! — проговорил мой друг, чувствуя себя, естественно, главным.
— Счас. — Я расстегнул свой чемоданчик. Чемоданчик-то был крохотный, но в нем удалось создать давление около десяти атмосфер. Вещи как бы взрывом раскидало по всей каюте.
— На полюс, что ли, собрался? — пробурчал мой друг.
Он честно заслужил свои лавры. Он верил, что будет жара!
Главный салон оказался, естественно, возле нас. Под его уходящими вдаль зеркальными сводами уже бурлила толпа. Заграница узнается по запахам, и я с наслаждением погрузился в них: сладковатая пахучая жвачка, медовейший табак, тонкие, словно серебряные, пряди дыма уже струились по салону. Я рухнул в огромнейшее кресло. Порядок!
Я благожелательно осматривал толпу... Иностранцы и есть иностранцы. Постоянное радостное возбуждение, красивая громкая речь, уверенные жесты (лучше всего с дымящейся трубкой в руке), высокий, лысеющий лоб, очки в тонкой оправе. Как бы небрежная, но дорогая одежда... Думаю, заплатки на локтях этого пиджака стоят дороже всего моего гардероба... Ну что ж!.. Зато у нас — самобытность! Я, конечно же, взял, что положено для самобытности: складень, сбитень, — но пока что не вынимал. Погодь!
Тем временем определилось неторопливое движение к длинному столу поперек салона — вносили еду. Небольшая элегантная очередуха. Еду несут и несут! Хрустящие на жаровне тонкие листики грудинки... скользкие шестеренки ананаса... покрытые сверху дымкой небывалые сыры... Кто последний?
Прослушивалась всюду и русская речь, но я деликатно не встревал в нее, понимая: это по-русски они общаются между собой, и разоблачать их, встревая в разговор, не совсем будет ловко. Русский язык — это у них для отдыха: на официальных встречах они будут говорить с нами по-эстонски, по-грузински, по-белорусски... А как же?! Для этого и приехали — преодолевать рознь, но, чтобы преодолевать, надо эту рознь обозначить... Для того и круиз. Кто бы вкладывал деньги, если бы розни не было? Придется поработать. Где мои сбитень и складень? А пока что — «шерше ля харч»!