Первая
Да. У меня с этим тоже хорошо!
Недавно — звоню одной.
— А куда мы пойдем? — сразу же спрашивает.
— А что, — говорю, — тебе именно это важно?
— Нет, конечно, не это, но хотелось бы пойти в какое-нибудь интересное место.
— Например?
— Ну, например, в ВТО!
— Почему это в ВТО? Ты артистка, что ли?
— Нет, ну вообще приятно провести время среди культурных людей!
Уломала все-таки — пошли в ВТО.
— Ой! — говорит. — Ну обычная вэтэошная публика!
Тут я несколько уже дрогнул. Нельзя говорить: «вэтэошная», «киношная». «Городошная» — это еще можно.
И главное, сидит практически со мной, а глазами по сторонам так и стрижет!
— Ой, Володька! Сколько зим! Ну, как не стыдно? Сколько можно не звонить?
Тот уставился так тупо. Явно не узнает. Действительно, не понимает — сколько же можно не звонить?
— Прямо, — мне говорит, — нельзя в ВТО прийти, столько знакомых!
Потом стала доверительно рассказывать про Володьку: так будто бы в нее влюблен, что даже не решается позвонить, пьет с отчаяния дни напролет!
Слушал я ее, слушал, потом говорю:
— Иди-ка ты спать, дорогая!
Вторая
Больше всех почему-то дядька с теткой переживают за меня.
— Четверть века прожил уже, а жены-детей в заводе нет! Мы в твои-то годы шестерых имели!
— Да как-то все не выходит, — говорю.
— Ну хочешь, — говорят, — приведем мы к тебе одну красну девицу? Работает у нас... Уж так скромна, тиха — глаз на мужчину поднять не смеет!
— Ну, что же, — говорю, — приводите.
— Только уж ты не пугай ее...
— Ладно.
И утром в субботу завели ее ко мне под каким-то предлогом, а сами спрятались. Сидела она на стуле, потупясь, что-то вязала, краснея, как маков цвет. А я, как чудище заморское, по дальним комнатам сначала скрывался, гукал, спрашивал время от времени глухим голосом:
— Ну, нравится тебе у меня, красавица?
И куда она ни шла — всюду столы ломились с угощением.
Наконец, на третий примерно час, решился я ей показаться, появился — она в ужасе закрыла лицо руками, закричала... С тех пор я больше ее не видел.
Третья
Однажды друг мой мне говорит:
— Хочешь, познакомлю тебя с девушкой? Весьма интеллигентная... при этом не лишенная... забыл чего. Только учти, говорить с ней можно только об искусстве пятнадцатого века, о шестнадцатом — уже пошлость!
— Да я, — говорю, — наверное, ей не ровня. Она, наверное, «Шум и ярость» читала!
— Ну и что? — говорит. — Прочитаешь — и будешь ровня!
— Это ты верно подметил! — говорю.
Подучил еще на всякий случай пару слов: «индульгенция, компьютер», — пошел.
С ходу она ошарашивает меня вопросом: