Он уронил голову на постель, издав невнятный звук: отчасти рык, отчасти вскрик. Он заговорил так и уткнувшись лицом в одеяла, с рассыпавшимися вокруг него волосами, так что я не видела ничего кроме серого водопада его волос.
— Я скоро сойду с ума.
Я коснулась его волос, отводя их назад, чтобы увидеть лицо.
— Всего пять, может шесть недель, и тогда я снова смогу заниматься любовью.
Он поднял глаза, цвет которых приблизился к его обычному серому.
— Наверно, тебе стоит начать с кого-то нежнее меня, Мерри.
Я улыбнулась и еще больше смахнула его волосы за спину, чтобы видеть его привлекательный профиль.
— Наверно, но поверь мне, мой Повелитель Бурь, я хочу тебя так же сильно, как и ты меня.
Он всмотрелся в мое лицо, а затем улыбнулся.
— Приятно знать об этом.
— Рис сказал, что небо прояснилось, это прекрасная калифорнийская ночь, — сообщил Усна.
Я склонилась и запечатлела гораздо более нежный поцелуй на губах Мистраля.
— Нам просто нужно было развеять его настроение: успокоится он, успокоится и погода, — сказала я.
— Ты быстро сообразила, Мерри, — проговорил Дойл. — Я бы не додумался до этого вовремя.
— Сомневаюсь, что если бы ты поцеловал Мистраля, эффект был бы тот же, — заметил Усна.
Дойл нахмурился, взглянув на него, но в этот момент Холод завалился на ковер, заставив всех нас броситься к нему.
— Я в порядке, — проговорил он, — просто нужно лечь, — это означало что ему было совсем не хорошо.
В дверь вошла Хафвин, и я поняла, что не знала точно, вызвал ли Усна врача или кого-то, кто может исцелять магией. Лекарем мог быть и кто-то из присутствующих в этом доме.
Дойл сидел на коленях, голова Холода покоилась на его ногах, он погладил другого мужчину по волосам, проговорив:
— Мне так жаль, Холод.
Я держала Холода за руку и чувствовала напряжение в ней, пока Хафвин осматривала раны.
— Ты был не в себе, Мрак, я знаю, что ты никогда не причинил бы мне вреда.
— Не намеренно, — сказал Дойл, нежно касаясь лица Холода.
— За последние несколько ночей совершенно уже два нападения в наших снах, как мы можем защититься? — спросила я.
Холод так стиснул мою ладонь, что я почувствовала его сокрушительную силу и сказала, коснувшись его лица:
— Полегче, мой Убийственный Холод, полегче.
Он ослабил хватку.
— Прости, Мерри.
— Все в порядке, должно быть тебе очень больно, раз ты так реагируешь.
— Да нет, не больно.
Я вдруг поняла, что несмотря на то, как сильно он сжимал наши с Дойлом ладони, выражение лица Холода было стоическим, и только мышцы на его руках выдавали его реакцию на боль. Я выругалась про себя за то, что выдала его тайну, когда он так хорошо скрывал ее, мой храбрец.