Мгновенье назад Роял выглядел так, словно сошел с иллюстрации книжки для детей, а сейчас стоял возле кровати уже с меня ростом, выше Китто, в котором насчитывалось чуть больше ста двадцати сантиметров и который был самым маленьким из моих любовников. Крылья мотылька, сливавшиеся в сплошное цветное пятно, когда он летал, сейчас укрывали его спину фантастической накидкой, вот только эта накидка изгибалась и перемещалась из стороны в сторону, стоило Роялу вдохнуть, подумать или что-то почувствовать. Крылья, как собачий хвост, бессознательно выдавали своего владельца.
Роял стоял, абсолютно не замечая своей наготы, потому что небольшой кусочек шелка не пережил трансформацию. Это вам не штаны Невероятного Халка, которые всегда волшебным образом оставались на нем; когда Роял менялся в размере, его одежда либо рвалась в клочья, либо спадала грудой тряпья так, что ему с трудом удавалось из-под нее выбраться.
— Я расскажу тебе, что сказала королева.
— Мерри такая бледная, как будто уже знает все новости, — заметил Шолто.
— Ты в порядке? — спросил Гален. Он поднялся, прекратив касаться Аластера, и тот почти сразу же замахал крошечными кулачками, словно одним лишь прикосновением Гален успокаивал его. Может, малышу просто нравилась ласка и тактильный контакт, а может, все дело было в магии, как с деревом и розами.
— Не знаю, — ответила я.
— Что случилось, Мерри? — поинтересовался Рис. Он сидел, поглаживая спинку Гвенвифар, лежащей на его груди. Она беспокойно ерзала даже под его прикосновениями.
Я не хотела ничего говорить в присутствии Рояла. Я хотела все обдумать и обсудить с другими мужчинами. Мне нужно было время подумать.
— Роял, расскажи мне, чем напугала всех моя тетя.
— Она желает видеть своих внучатых племянниц и племянника, — ответил он.
— Она хочет приехать в больницу?
— Именно так.
Я представила свою тетю, Королеву Воздуха и Тьмы, высокую, стройную сидхе с длинными прямыми черными волосами, опутывающими ее ноги, по обыкновению одетую в черное. Её глаза, окрашенные в несколько оттенков серого, где каждый тон был обведен черным ободком так, что всегда казалось, будто она расчертила радужку подводкой для глаз. Это всегда ошеломляло и пугало одновременно, или, может быть, последнее касалось только меня. Возможно, если бы она не пыталась утопить меня, когда мне было шесть, или не мучила меня мимоходом множество раз, я бы считала ее глаза просто поразительными. Быть может, если бы я не видела ее в крови замученных ею жертв, если бы так много из них не сбежало к нам в Калифорнию в поисках своего рода политического убежища с до сих пор незаживающими ранами от ее изобретательности, она казалась бы мне красивой, но я слишком многое знала о своей тете, чтобы охарактеризовать не иначе, как пугающей.