Я потянулась, чтобы коснуться его руки, лежащей на рукояти меча на поясе. Холод всегда трогал свое оружие, когда нервничал. Он наградил меня своей улыбкой, и этого было достаточно.
— Мне ни к чему такие тонкости, — ответил Шолто. — Признания моего титула товарищами-консортами для меня достаточно.
Шолто исполнил неглубокий поклон перед Холодом, отблагодарившего его точно таким же поклоном, но не ниже. Были времена, когда необходимо было точно знать, насколько низко нужно поклониться тому или иному представителю знати, дабы не нанести ему оскорбление. Я рада, что подобное было уже в прошлом. Как кто-то может настолько зацикливаться на таких мелочах?
— Какая невозмутимость, цивилизованное поведение, — отметила Андаис с той отстраненностью в голосе, словно это вообще не было комплиментом.
Эймон обнял ее, нежно прижавшись щекой к ее волосам.
— Ты бы больше предпочла, чтобы они сражались и требовали провозглашения каждого титула, которым мы можем описать их, моя королева?
Андаис проигнорировала его и заговорила казавшимся столь же ослабленным голосом, как и она сама.
— Почему ты не пришла убить меня, Мередит?
Я постаралась сохранить нейтральное выражение лица, заметив, как Эймон взглянул испугано, и первые признаки беспокойства появились на его лице. Что еще хуже, затем его лицо снова обратилось в привлекательную, ничего не выражающую маску, благодаря которой он столь долго и успешно пробыл в постели Андаис. Возможно, вопрос, изобличающий его королеву перед другими, был за гранью дозволенного даже для него.
Я снова обрела дар речи и ответила:
— Я носила внуков моего отца, твоего брата, и не стала рисковать ими из-за мести.
Она кивнула и обняла Эймона за пояс, притягивая ближе.
— Я обезумела, когда ты убила моего сына и отреклась от трона моего двора, чтобы спасти своего любовника, Мередит. Ты понимаешь это?
— Я предполагала, что тебе… нездоровится, — ответила я.
И снова раздался этот жуткий смех, а ее глаза лихорадочно заблестели.
— Нездоровится. Да, мне нездоровилось.
Эймон обнял ее крепче, но его лицо по-прежнему ничего не выражало. Что бы ни произошло, если она вернется к привычной для нее садистской сущности, он это переживет. Эймон не был нам врагом, но и стать нам другом он не мог себе позволить.
— Мередит, Мередит, только взгляни на свое тело, ты так контролируешь себя. Неужели ты не понимаешь, что после всех этих столетий я вижу даже попытку сохранить самообладание?
— Мне известно об этом, тетя Андаис, но самообладание — это все, чем я располагаю.
— Самообладание — это всё, чем мы все располагаем, в конечном итоге, и я свое потеряла, — сказала она.