– Оставь тележку снаружи, и можешь нам помочь, – говорит Келли.
Я хочу отказаться. Хочу придумать какое-нибудь оправдание и никогда больше не видеть этого серого мертвого человека. Но я знаю, что должна быть сильной.
Я выхожу в коридор, делаю глубокий вдох и захожу обратно в палату, оставив тележку за дверью и надев фартук. «Можешь начать с локтей, – говорит Келли. – Уже началось мышечное окоченение, но мы можем избавиться от него с помощью массажа».
Я чувствую, как к горлу подступает тошнота, и тяжело сглатываю. Я стараюсь не думать о том, что передо мной лежит человек, – только так я смогу это выдержать. Я думаю только о его локте, который уже успел приобрести оттенок мисо-супа, и мягко его разминаю, стараясь немного расслабить мышцы, – чтобы покойник не казался таким мертвым. Я стараюсь не смотреть на фотографию его детей. Или внуков? А может, правнуков?
Наконец Келли объясняет мне, что именно они делают – массируют окоченевшие ткани, перед тем как подпереть руки с помощью подушки.
– Чтобы руки не потеряли цвет и чтобы предотвратить выделение жидкости, – объясняет она мне. – Для семьи нет ничего хуже. Потом мы вставляем ему зубы и подпираем челюсть подушкой. Потом обмываем его. Немного его прихорашиваем. Потом надеваем ярлычок и заворачиваем его в простыню. Летом это обязательно нужно делать. Если в нос или в рот попадет муха, довольно быстро появятся личинки. А для родственников нет ничего ужасней.
Я концентрирую свое внимание на другой медсестре – она беременна и бормочет себе под нос: «В саван, а не в простыню». Я не осмеливаюсь спросить, что значит «выделение жидкости». Я стараюсь стереть из головы образ тела, зараженного личинками, и перестать думать о том, как после смерти в нас залезают мухи, и о том, как ужасна наша человеческая природа.
Позднее в тот же день во время обеденного перерыва, примерно в четыре часа дня, я решаю немного прогуляться.
– О чем призадумалась? – интересуется мужчина, сидящий рядом со мной на скамейке.
– О жизни и судьбе, – отвечаю я.
Он смеется:
– Звучит серьезно. – Он подставляет лицо солнечным лучам и закрывает глаза. – Какой прекрасный день.
Мне помогает Сави, младшая медсестра. Мы готовим к погребению тело шестилетней девочки, утонувшей в пруду у дома своего дедушки. Несмотря на все наши попытки сделать так, чтобы шторы полностью закрывали окно, в палате все равно слишком солнечно.
Комната залита горчичным светом. Лежащая в центре девочка по имени Фрея слишком мала для своей койки, ее голова все еще лежит на подушке, а глаза, несмотря на все наши старания, чуть приоткрыты. Я продолжаю мягко придерживать ее веки, пытаясь их опустить. Но они упорно распахиваются, словно она пытается проснуться от плохого сна. Ее родственники – родители, два старших ребенка (одному восемь лет, другому – десять) и бабушка с дедушкой – предпочли выйти из палаты на то время, пока мы готовим девочку к похоронам. Они ждут в комнате для родственников около входа в отделение, и я стараюсь не думать о том, что они сейчас делают – чего они не могут друг другу сказать, и в первую очередь о том, как сейчас должны себя чувствовать бабушка и дедушка погибшей девочки. Каждая смерть – это маленькая трагедия, но смерть Фреи особенно жестока.