– Здесь тоже иногда так делают, – отвечаю я. – Но не всегда. Лучше всего спросить и сделать так, как хочет семья. Родители настолько шокированы, что едва стоят на ногах… – Я смотрю на Фрею. Ее тело вздулось, приобрело сероватый оттенок и покрылось кровоподтеками, она вся утыкана трубками. – Пора приниматься за работу, – говорю я Сави. А потом, обращаясь к Фрее: – Ну что, дорогая, сейчас мы тебя немножко помоем.
Как и многие из моих коллег, я всегда разговариваю с умершими. Так они почему-то кажутся не такими мертвыми, и медсестры могут выполнять свои обязанности, не сгибаясь пополам от горя и не чувствуя, как их грызет осознание собственной смертности. Благодаря разговорам с мертвыми может показаться, что они еще живы. После того как человек умирает, в комнате возникает особая атмосфера, которую можно почувствовать, если вам уже доводилось испытывать подобное: что-то витает в воздухе, словно ссора. Большинство моих знакомых медсестер – практичные и прагматичные люди, которые считают, что труп – это труп и ничего больше. Все мы – лишь парящая в воздухе пыль. Но, разумеется, у каждой медсестры найдется своя история про привидение.
– Ты принеси воды, а я начну.
Сави наполняет тазик теплой водой.
– Налей погорячее, – говорю я. – Тогда Фрейя не будет слишком холодной, когда к ней войдут родители.
Сави шмыгает носом и отворачивается.
– Не торопись, – добавляю я. Мое лицо настолько сухое, что даже чешется.
Я протираю пластиковый поднос спиртовой салфеткой – не более чем привычка, ведь Фрее уже не страшны инфекции. Но благодаря таким привычкам удается поддерживать нормальный ход вещей, как будто я дотрагиваюсь до катетера, измеряющего центральное венозное давление живого ребенка. Крови нет, но вокруг трубок скопилась выделяющаяся из тканей жидкость. Я стараюсь как можно тщательней прикрыть все это марлей. Отдираю липкую ленту и накладываю на кожу, поверх трубок, свежие повязки. Под руками тоже выделилась жидкость. Я их двигаю и начинаю медленно массировать, чтобы они казались более естественными, когда войдут родители. Теперь я хорошо знаю, что такое выделение жидкости. Даже слишком хорошо. Некогда таинственные слова, скажем «гипостаз», больше не несут в себе никакой загадки.
Сави начинает обмывать кожу Фреи. Она не торопится и делает все аккуратно. Напевает себе под нос. Обмыв Фрею с головы до ног, она кладет руку ей на грудь.
– Веди нас от лжи к истине, – произносит она, – от тьмы к свету.
– Теперь ты выглядишь гораздо лучше, – говорю я Фрее, глаза которой наконец-то удается закрыть. И это правда. Ее кожа блестит от детского лосьона, который Сави массажными движениями нанесла после обмывания, и теперь девочка одета в пижаму. Фрея уже не кажется мертвой, скорее она выглядит спящей. – И последнее, – говорю я. Пошарив в прикроватной тумбочке, я отыскиваю ее маленькую зубную щетку с розовой крышечкой в виде динозавра. Открыв ее, я выдавливаю на щетину горошину зубной пасты Фреи и чищу ее маленькие, квадратные, идеально белые зубы, пока не почувствую, что от нее не пахнет ничем, кроме жвачки.