Но я бы не стал именовать это образование, сравнимое с горой, трубой, туннелем-бункером или еще как-то, примеривая скромные потуги человечества к рельефу планетарной коры.
Имея в поперечнике метров двести, если не все триста, ТБ висел над дорогой, тускло отсвечивая темно-лиловым, бликуя на солнце – и придавая всему пейзажу реальную величественность, торжественность даже.
Следовало сделать над собою немалое усилие, чтобы представить искусственное происхождение «трубы».
Дымящаяся домна для плавки чугуна впечатляет, но только не на фоне извержения вулкана. Так и здесь.
Я почтительно взирал на это чудо, сотворенное иным разумом, и только головой качал.
– Ну, ни хрена себе… – выговорил Лысый. – Пипе-ец…
А караван как ехал, так и продолжал свое движение, крутясь по серпантину, то и дело попадая в тень необъятного ТБ.
– Это же надо, а? – с чувством сказал Лахин.
Даже Полторашку, вроде, проняло. По крайней мере, в выражении его лица ясно читался вопрос: «Куда ж это я попал?»
Выехав на перевал, машины оказались под самим ТБ и остановились. Прозвучала команда: «На выход!»
Я с облегчением поднялся и вылез из душного кунга. Размялся, потянулся, неотрывно глядя на «трубу», круглившуюся над головой. Лишь затем я заметил «патрубок» – величиной с пятиэтажку, он отходил от ТБ, смахивая то ли на чудовищное орудие, то ли на упавшую башню, торчавшую строго горизонтально, вопреки силе тяготения. Аппендикс.
К «патрубку» вела насыпь, по которой медленно спускался самосвал «КамАЗ», груженный темно-синей породой. ТБ они, что ли, долбят?
Сильный тычок сбил меня с мысли.
– Топай давай! – прикрикнул гвардеец с автоматом, указывая верный путь.
И я потопал вверх по насыпи, морщась от противного запаха сгоревшего соляра.
Однажды я прятался в бетонной трубе под шоссе, и ее «круглость» была вполне ощутима. Но вогнутые стены «патрубка» отстояли друг от друга метров на двадцать, и дорога посередине была ровной, присыпанной тяжелой синей пылью – следы шин и ботинок четко отпечатывались на ней.
Чем дальше я удалялся от широченного «входа», тем заметней делался сквозняк, а вот свет пригасал. Зато шуму прибавилось – рокот, буханье, рев моторов, человеческий гомон…
И вот я попал, наконец, в нутро ТБ. Здесь поднимались две решетчатые мачты с прожекторами, но полностью рассеять мрак они не могли – лучи не доставали до сводов.
Гирлянды мощных ламп свешивались из громадных прорех в перекрытиях, перекидывались между обваленными стенами.
Лахин сказал правду – внутри ТБ делился на несколько горизонтов, я насчитал восемь, но они были почти полностью обрушены, образуя гигантскую пустоту в районе «патрубка». Выработку.