Последний десяток с правого краю, и меня в том числе, Кузьмич взял в свою бригаду. Вместе со мной оказались Лахин и Полторашка.
– В столовую, – сказал Бунша, – обеденный перерыв. За мной.
Тут все воспряли, да и я повеселел – последний-то раз на Земле ел.
Столовая находилась неподалеку – длинное, приземистое сооружение, от которого накатывало весьма аппетитными запахами. Наша бригада оказалась первой и тут же заняла длинный стол, который принято называть монастырским. Я присел с краю – терпеть не могу, когда кто-то сидит по обе стороны от меня.
Что сказать… На первое подали борщ. Наваристый, с куском мяса – ни единой жилочки, сплошная мякоть! На второе было пюре с котлетой, а в большой кружке стыл компот.
Такую каторгу и потерпеть можно! Другое дело – зачем терпеть? На что мне это все вообще сдалось? Нет, бродить по ТБ, разыскивая артефакты, – это мне было крайне любопытно, но выполнять и перевыполнять план по добыче… Да идут они все… туда!
Долго ковыряться в зубах и отдуваться Кузьмич не позволил.
Нажрались? Молодцы. Тогда вперед – вы ж еще не наработались!
– Вон ваши спецовки и каски. Давайте, по-быстрому!
Бунша привел нас в «забой» – к толстенной стене, изгрызенной так, что возвышалась всего на два человеческих роста. Вместе с людьми работали два цверга, выглядевшие забавно в касках.
– Такка, – сказал им Кузьмич, делая ударение на последний слог, – сака-так хтэ катта-токо шух-га таккат-кат.
– Катта-кат, Кузами, – покивали цверги, надувая щеки совсем по-земному. Гордились оказанным доверием.
Прикрепив новичков к опытным «отработчикам», Бунша подошел ко мне.
– Звать как?
– Александр.
– Ты, случаем, не ксенофоб, Санек?
– В смысле?
– В смысле, что твоим напарником будет Тука. Тука, кат те!
Здоровенный цверг отставил перфоратор и вразвалочку приблизился, куда больше напоминая не гориллу вовсе, а худого медведя.
– Тука кат, Кузами, – прогудел он, стукнув себя в гулкую грудину кулаком.
– Тука сах катта-токко ко Аексанта. Took?
– Took, Кузами.
Тука развернулся в мою сторону, с любопытством меня разглядывая, и воздел правую лапищу – наверное, в транскосмическом жесте приветствия. Я не придумал ничего лучшего, чем протянуть цвергу свою руку. Напарник все же.
Тука даже пошатнулся от потрясения (если я верно распознал испытанные иномирцем эмоции!), оглянулся на Кузьмича и как-то робко пожал мне руку. У него и пятерня была лохматой!
– Александр, – представился я.
Цверг замешкался, но понял и тоже отрекомендовался:
– Тука.
– Очень приятно, Тука.
– Сэх тоокко-тэ, Тука, – перевел, ухмыляясь, Бунша.