Мы запаслись соляркой и двинулись на юг. Там джунгли разрастались еще пуще, чем на наших родных берегах, а жара поднялась такая, что хоть яичницу жарь на броне. Потянулась пустыня, берег выдался к востоку, так что приморский хребет растаял на горизонте, зато Меридианный как бы приблизился, «выходя» на сушу.
«Богатырь» угодил в узкий и длинный залив, наподобие Калифорнийского на Земле. Пришлось нам выбираться обратно, огибать полуостров и следовать дальше на юг. А там берег стал снова удаляться, выгибаясь к западу.
Все взбодрились, наблюдая сушу к норд-весту, а потом и вовсе к норду от корабля, но через пару дней нас постигло разочарование – суша вновь потянулась на юг, тая в мареве.
Командир корабля решил пройти еще, сколько возможно, а затем попытаться одолеть горы, отвесно выступавшие из воды. Была надежда, что твердь перед нами – всего лишь узкий перешеек, вроде Панамского. Но надежда не оправдалась, и мы повернули обратно.
Впрочем, в Совете все равно были рады – ведь мы резко раздвинули границы изведанного мира!
На сборах мне так понравилось, что я даже не хотел уходить. Но пришлось вернуться к работе. Мы строили АТС, запустили третью программу телепередач – местную, со студии в Ново-Сталинке. А потом я женился.
Ее звали Наташей. Она была хорошенькой, с великолепным, гибким телом, с тонкой душой и светлым умом. Наташка вроде бы и не отвечала полностью моим представлениям о красавице – была не высокой, не блондинкой и не с пятым размером груди, – но другой я и не хотел.
Мы встретились случайно, когда нас опять командировали в помощь совхозу, «на картошку» – выражение «на махи» не привилось. Всего-то неделю мы провели в полях, я Наташке и пяти слов не сказал, но время шло, и эта девушка занимала в моей душе все больше и больше места.
И дело дошло до того, что однажды я предложил Наташе стать моей женой. Девушка очень удивилась и… нет, не отказала, а просто увильнула от ответа. Дескать, и занята она, и экзамены на носу, и вообще…
Прошла весна, минуло лето. Я продолжал время от времени заглядывать к Наташе. Мне кажется, уже и любви-то особой не осталось во мне, я ходил просто по инерции или не решаясь все бросить.
И вдруг в октябре, выглянув из кухни, где она месила тесто, Наташка спросила: «А чего ты мне предложение не делаешь?»
Я растерялся настолько, что все мысли покинули меня. И повторил те самые слова, которые девушки порой ценят даже выше признания в любви.
Потом была свадьба. Мы танцевали с Наташей. Она была в белом платье невесты, с фатой, я в костюме. У меня было полное понимание того, что в нашей паре любовью болен я один, а Наташка так и не «заразилась».