После войны, рядом с радостью, скорбь людей стала заметней. Вернулись уцелевшие, многие без рук и ног, а кто и с опустошенной душой. Во многих сердцах растаяли слабые надежды: «Авось вернется… может, похоронная по ошибке: бывает же… Может, отыщется «безвестипропавший»… Вместе с надеждами рушился интерес к жизни, тяжелел духовный гнет. А церковь обещала успокоить вдов и сирот, найти иной мир счастья и самозабвения. Все новые церкви открывались в городах и селах. Появились при Советах управления по делам религиозных культов.
Из всего этого Борис сделал вывод: государство признает церковь. А священник, произнося здравицу в честь руководителей Советского государства, провозглашая им «многая лета», укреплял этот вывод.
Однажды священник сказал, что в областном городе открывается духовная семинария и он мог бы дать Борису, если он пожелает, похвальное письмо.
Семинарские годы прошли в изучении священной истории христианства, гражданской истории. Узнал будущий священник и догматы других религий, прочитал уйму светских книг, научных, политических, художественных. Противоречия в священных учениях его не смущали, он объяснял их просто: книги писались разными людьми, в разное время. «И в науке существуют разные точки зрения на одно и то же явление».
Не придавал он значения лихоимству, скаредности, пьянству и распутству среди духовенства, считая это случайными фактами, какие бывают и во всякой иной среде. Не одобрял надувательства верующих «нетленными» мощами, «нерукотворным» обновлением икон, называя это в душе шарлатанством неумных попов. Незыблемо верил, что церковь творит добро. Образцом священнослужителя для него были христианские миссионеры, сочетавшие с проповедью врачевание, обучение грамоте и ремеслам.
Искренно верил он, что божественное, бог — это то, что «внутри нас, это совесть, внутренний, неписаный закон каждого».
Еще верил он в таинственность мироздания, в необъяснимость возникновения вселенной, считая бесконечность ее тайной, лежащей за пределами человеческого разума. «Никто не был за миллиарды, за триллионы километров от Земли, никто не знает, что там… И как это… в безвоздушном пространстве плавает неисчислимое сонмище планет и звезд?» Когда он пробовал вообразить вселенную, ему становилось жутко от мысли, что у нее нет предела. «Нет, должно же где-то и чем-то кончаться, — думал он, — есть что-то не постижимое человеком, есть какая-то сверхъестественная сила». На эту тему он много читал специальных книг и не находил удовлетворительного ответа: «Все одни гипотезы, одни предположения».