— Конечно.
— Давай, бабы! Заводи, Мотя! — Аверьян откашлялся.
Матрена подумала, утерла сухие губы уголком головного платка, запела протяжно:
Семнадцати, эх, да семнадцати девка лет…
Тут она вздохнула и тоскливо повысила голос:
Полюбила, полюбила парня ввек.
Аверьян выдохнул из груди по-молодому зазвучавший голос, в него вплелись старушечьи дисканты, и песня пошла:
Полюбила парня ввек,
Что нигде такого нет.
Николай Семенович не слыхал этой песни, но мотив ее напоминал ему когда-то давно запавшие в душу впечатления от деревенских свадеб и праздников, когда старались петь «жалостливо».
Нет ни в Питере, ни в Москве,
Нет ни в Астрахани.
Конец куплета пропели «с протяжкой», после чего наступила долгая пауза. Затем Матрена опять завела:
Как нашелся, объявился
В Саратове-городе.
Дальше песню подхватили:
В Саратове-городе,
У вдовицы на дворе.
У вдовицы, у вдовы,
Эх, да у купецкой у жены…
Гости распелись, одна песня сменяла другую, а между песнями были воспоминания о прошлом, о людях, давно умерших, и о не вернувшихся с войны. И так получилось, что Николай Семенович оказался как бы не хозяином, а гостем у этих стариков и старух. Чувствуя себя причастным к пирушке, к песням, к разговорам, он гордился тем, что его деды, отец и мать жили этими же интересами земледельцев и что образ мышления у них был такой же, как у Аверьяна и Матрены. Поросль интеллигентов Венковых пошла с него, с Николая Семеновича…
С легкостью душевной, без грусти вспомнился тесный профессорско-кандидатский дружеский кружок… Собирались по субботам то у одного, то у другого, после обильного ужина слушали музыку, пили коньяк, закусывая ломтиками лимона, обсыпанными сахарной пудрой, а потом усаживались за преферанс до рассвета, взбадривая себя черным кофе.
Этого не понять старикам. А молодежь понимает и завидует, зная такую жизнь по кино, по книгам.
Крепко почувствовал в себе крестьянские корни Венков. Земля — это в конечном счете все. И ученость его держится на том, как человеку работать на земле, чтобы она больше давала.
— Спасибо вам, дорогие гости. — Он поднял рюмку. — Я много полезного получил от вас. Хочу выпить за то, чтобы нам с вами жилось хорошо.
— Можно, — чокнулась с ним Матрена. — Только не загоняй нас в один дом. Не надо!
— Почему?
— Мы уж как попривыкши жить, эдак пускай и будет. Хоть в развалюхе, да в своей. Починить бы домишки-то наши.
— Сгонять никто не будет. Да и обдумать это дело надо, с силами собраться.
— Вот и я говорил: не верю. — Аверьян высосал из рюмки водку, положил в рот леденец.
Венкову вспомнились где-то давно прочитанные стихи: