Моя репутация уже давно хромает на обе ноги — внимание принца, сплетни распускаемые баронессой. Думаю, каждый, с кем я знакома, свято уверен, в легкости моего нрава.
Ансона умчалась договариваться со своим шенаром и с родителями и вернулась довольно скоро.
— Идем! — кузина на удивление решительно подхватывает меня под руку, ею явно движем злость.
В саду мне пришлось прогулять довольно долго. За местонахождением Ансоны не следила, с задумчивым видом чинно сидела возле декоративного пруда и мерзла. Естественно, никакого плаща для прогулки взять бы не получилось, верхняя одежда осталась на входе.
Как же долго кузина разговаривает! Я уже вся продрогла.
Наконец, Ансона появилась и села возле меня на скамью.
На удивление, родственница не выглядит мрачной, как могло бы быть после крупной ссоры. Наоборот, девушка сияет.
— М-м, поговорили?
— Да.
— Как я посмотрю, весьма удачно. Он любит меня! И все объяснил. Он уезжал домой. Отец его сильно третирует и даже угрожал лишить наследства. Рикаро говорит, его папа настоящий тиран.
— Понятно. То есть теперь, все нормально?
— Да.
— А как же герцог Кэнтербоджи?
— Не напоминай, — Ансона тяжко вздохнула. — Знаешь, твоя мама была очень смелая. Ради любви решилась пойти против воли родных. И мне кажется, я бы тоже сумела пойти, но ведь Рикаро женат, у него дети. Наша любовь запретна, но на самом деле невероятно чиста и прекрасна. Рикаро не любит жену, согласия на брак у него тоже никто не спрашивал. Пойдем в зал, а то тут холодно.
Ансона встает первой.
С удивлением наблюдаю за походкой девушки. Нет прежней легкости. Ансона идет, словно ей что-то мешает или болит, чуть ли не прихрамывая. Еще и попу на ходу потирает. Да и прическа кажется излишне растрепанной, хотя ветер…
— Кхм, Ансона, подожди.
— Что?
— У тебя шнуровка на корсете не совсем правильно завязана.
— Ой, можешь правильно сделать?
— Ладно.
Повезло, кажется, никто не обратил внимания на мое и кузины отсутствие, но лично для меня последствия все же случились — от долгого сидения на холоде я приболела. И следующие несколько дней сидела дома, наблюдая за буднями Ольтонов стороны.
Болезнь меня расстроила. Не потому что болезнь, а потому что я вновь остро осознала свое одиночество. Ольтонам и прислуге плевать на мое самочувствие, книг в доме нет вообще никаких, кроме парочки бухгалтерских и хозяйственных талмудов, да нескольких еще не выброшенных утренних газет. Остальные книги остались в поместье. Обычно, отгонять тоску и грусть мне позволяли дела, необходимость выживания. А здесь лежишь, плохо себя чувствуешь, делать что-либо сил нет, тело ломит, мучают воспоминания и тоска по родным. Никто не пожалеет, не обнимет, никому не нужна.