— Как же еще? Другого пути пока нет.
Слободкин вздохнул с облегчением и протянул Кузе похрустывающий треугольник.
— Брось на вокзале в Клинске.
Кузя повертел конверт перед глазами и сказал:
— К маме зайду. Письмо опущу. Только открой секрет: кому ты все строчишь?
— Кому, кому! Тебе что, трудно?
— Нет, почему же? Но ты все-таки скажи. Влюблен? Да?
— Не надо, сам отправлю, раз так…
— Ну ладно, ладно. Знаю, кореш у тебя в Клинске, и ты ему каждый день пишешь. Верно? Кореш?
— Кореш.
— Скачко? И. С.?
— И. С.
— Иван, что ли?
Слободкин оглянулся по сторонам и тихо, но твердо сказал:
— Инесса.
— Имя какое-то редкое.
— Обыкновенное. Инесса, Ина, — обиделся почему-то Слободкин. — Только ты молчал бы, раз догадался.
Кузя, как мог, успокоил Слободкина:
— Видишь ли, догадался не я один, догадалась целая рота, и давно уже, но молчать я умею. И рота умеет молчать.
Слободкин не ответил. Вид у него был совершенно обескураженный.
— Ну, хорошо, хорошо, — сжалился Кузя, — нет у тебя никого в Клинске, никого, кроме кореша. Так и запишем: нет никакой Ины.
— Тише ты! — взмолился Слободкин. — Ну, есть, есть. И что из того? Кому интересно? Только мне да ей.
— Ишь ты какой! Все ребята свои письма из дома вслух читают?
— Читают.
— Ты слушаешь?
— Слушаю.
— А в свои дела пускать никого не желаешь? Здорово, значит, тебя забрало, если ни с кем не делишься. Точно я говорю?
— Точно.
— Ну, тогда прощается, — похлопал по плечу Слободкина Кузя. — Красивая?
— По-моему, очень.
— Фото! — протянул ладонь Кузя.
— Да я… Да у меня…
— Фото, говорят тебе.
Слободкин долго рылся в карманах гимнастерки, будто и в самом деле не помнил, есть ли у него фотография. Наконец извлек крохотную, с почтовую марку, карточку.
— Вот, смотри, только, чур…
— Иван Скачко?
— Ага.
— Ничего. Очень даже ничего. Одобряю.
…В эту ночь Слободкин рассказал Кузе историю своей любви. Их койки стояли рядом, у самого окна, и, когда все в роте заснули, Слободкин зашептал над самым ухом товарища:
— Познакомились мы случайно в Клинске. Помнишь, когда под Новый год к шефам ездили?
— Я не ездил.
— Ты-то в наряде был, а вот мне повезло.
— Так уж сразу и повезло?
— Ты слушай, она такая хорошая… Я думаю теперь о ней все время. Где бы ни был — на занятиях, на стрельбах, в самолете, — из головы не выходит. Ночью вижу ее.
— Кто ж такая?
— В школе учится.
Кузя тихонечко свистнул.
— Но ты не подумай, не девчонка какая-нибудь. Умница, и ямочка на щеке.
— Ямочка?
— Когда улыбнется, уползает вот сюда. — Слободкин показал на своем лице, куда именно уползает ямочка.
— Криворотая, что ли?
— Дурак ты, Кузя. От счастья это, понимаешь?