– Нет, что вы. Я… я живу в станции… То есть в станции от вас. Собрался пройтись пешком и…
Мы стояли на платформе, лицом к лицу, вернее, лицом к сиреневой маске, чуть шевелящейся от ее дыхания. В жесте, которым она заправила за ушко смоляную прядь, не было ни скованности, ни беспокойства.
– Я могу проводить вас, – предложил я, осмелев.
Она посмотрела мимо меня на гривастую громаду парка Мино. Парк походил на живое существо, пса с глазищами фонарей, и я припомнил историю Сакаи про Мокумокурэн, храм, в котором обитали мириады глаз. Обезьяны кричали из мрака, когда мы шли плечо к плечу. Юки (по-японски – снег) спросила, американец ли я.
Я объяснил, что приехал из России, что получил от правительства двухгодичную исследовательскую стипендию.
Она сказала, что работает на заводе «Мицубиси». Ей двадцать пять, и она живет одна в панельном доме за парком.
– Я боялась, ты не решишься подойти, – сказала она на прощание.
Надо мной рогами вниз висела луна.
– Я проверю в субботу, есть ли у нее пасть.
Профессор осушил бокал и промолвил:
– Мне будет жаль, если вас скушают, Виталий-сан. Вы славный парень.
В общежитии меня ждал ужин: мой сосед, филолог-русист Юрика приготовил лапшу-удон. Сытно поев, я устроился перед телевизором, а Юрика уединился с горячо любимым Маяковским.
Погруженный в мечты о Юки, я не слушал болтовню диктора и лишь при слове «Мино» сосредоточился на новостях.
– …Очередной изуродованный труп. Напомним, что садист орудует в парке Мино и окрестностях, его жертвами стали как минимум десять диких обезьян.
Мелькнула заштрихованная пиксельными квадратиками тушка зверя, насаженного на штыри ограды.
– Организация по защите животных…
– Виталий, – окликнул Юрика, – а что такое «клешить»?
– А? – переспросил я сонно.
– «Штаны пришедшие Кузнецким клешить»? – зачитал он из красной книжицы.
– Это значит «пришли подметать штанами клеш Кузнецкий мост».
– Ух! – восхитился Юрика. – Вот так язык!
Ночью мне приснился екай. Это был Бакэ-кудзира, скелет исполинского кита. Он парил над городом в сопровождении жутких птиц и летающих рыб и слизывал людей и обезьян парка Мино. Хороший сон.
– И как там ваша Юки? – с напускным безразличием поинтересовался Сакаи.
Апрель сменился маем. Тюльпановые деревья цвели по бокам тропинки, распустились зелеными медузками клены. Мальва, родная, псковская, росла у подножия полуразрушенной церкви.
Солнце согревало холмы, могильники-кофуны, древние руины. Только что мы посетили буддистский храм, в котором, по заверениям профессора, обосновался Нури-ботокэ, толстый зловонный Будда с черной кожей и хвостом дохлого налима. К моему огорчению, монстра дома мы не застали.