Я рассказывала Кристине, как выглядит настоящее море. Как оно пахнет и что оно приятное на вкус. Что на берегу моря есть пляжи, это такие луга из песка, на которых можно играть и находить что-нибудь интересное. Что море простирается так далеко, что совсем непонятно, где заканчивается вода, а где начинаются тучи. Увидеть это можно, но только когда плывет лодочка.
Еще я рассказывала ей, как по-болгарски «мороженое» и «спокойной ночи», и что когда болгары имеют в виду «да», то качают головой, как будто «нет», и наоборот, и что у них в магазинах есть белый вытянутый хлеб и никакого мяса, и что в кондитерских продают только квадратные прозрачные леденцы или еще сладкую кашу в круглых жестянках, и как мертвецов носят в открытых золотых гробах, и как я по этому всему соскучилась. Кристина не поверила, но больше ничего не сказала. Я подумала, что она тоже могла бы мне что-нибудь рассказать, но она вообще очень мало говорит. Почти так же мало, как пани Махачкова.
Не знаю, наверное, я не смогла бы искупаться в этом водохранилище, потому что вдоль всего берега в воде плавала какая-то противная густая желто-белая пена. На обратном пути я спросила, что это за пена, и пан Махачек ответил, что это оттого, что рыб тошнит.
Мне это показалось очень интересным, и дома я сразу побежала к Каченке, но она как раз стояла на коленях в комнате и делала упражнения с колесиком. С нее уже текло, она все время ездила туда-сюда и совсем не слушала, что я говорю. Она опять на диете, которая называется яичная, потому что нужно есть одни только яйца вкрутую и больше ничего другого.
Хорошо ей готовить в воскресенье на обед эти легкие, раз ей не нужно их есть. Я бы тоже с удовольствием ела на обед яйца вкрутую, но мне нельзя, хотя мне и нужно похудеть, а Каченка и так худая и, по-моему, спокойно могла бы есть одни торты.
Пепа бы точно послушал про рыб, но он как раз был в театре, и тогда я пошла рассказать об этом хотя бы Пепичеку. Он вылупил глаза, а потом сказал только: «Лыб я не люблю, я люблю больфе фницель».
Ну а на следующий день было то воскресенье с легкими. Шницель был, только когда к нам в гости приехала пражская бабушка Даша с тетей Мартой Краусовой.
Это было большое событие, но не потому, что в Ничин редко кто ездит, а потому, что коммунисты отпустили тетю Марту в Америку. В Америку ведь всегда не пускают. Тетя Марта двадцать лет каждый год отправляла это свое заявление и уже даже не думала, что ей правда это когда-нибудь разрешат.
Она уже старая, гораздо старше бабушки Даши, у нее белые волосы и она вся морщинистая. Но она поедет. Сказала, что прямо через неделю, пока они не передумали. Она поедет и уже никогда не вернется. Мне очень жаль, потому что тетя Марта моя очень хорошая пражская подруга, может даже лучшая, потому что с Терезой мы уже как-то особенно не переписываемся. Тереза уже, наверное, обо мне забыла, поскольку в Праге есть вещи поинтереснее меня.