Может усатые казачьи лица спровоцировали. На этом фоне навеяло, вспомнилась одна из самых любимых песен у Розенбаума "Серебряный кувшин":
Жил старик, колесо крутил,
Целый век он кувшин лепил,
Свой, на ветрах замешивал воздух.
И скрипел, друг, гончарный круг,
Тихо пел рано поутру
Он, старец и мудрец талым звёздам:
"Ты вертись, крутись, моё колесо,
Не нужны мне ни вода, ни песок,
Напоит людей росой мой кувшин,
Мой серебряный кувшин.
Будет лёгким он, как крик птичьих стай,
И прозрачным, словно горный хрусталь.
Тоньше тонкого листа у осин,
Будет лунный мой кувшин".
Годы шли, спину сгорбили,
Круг скрипел, ветры гордые,
Взвив, затихали в пальцах покорно.
И смеясь, а что худого в том,
Люд кричал: "Сумасшедший он!" –
Но в ответ шептал старец вздорный:
"Ты вертись, крутись, моё колесо,
Не нужны мне ни вода, ни песок,
Напоит людей росой мой кувшин,
Мой серебряный кувшин.
Будет лёгким он, как крик птичьих стай,
И прозрачным, словно горный хрусталь.
Тоньше тонкого листа у осин,
Будет лунный мой кувшин".
Зло своё кто осудит сам?
Раз в сто лет чудо сбудется,
И засверкал кувшин круторогий.
Полон был до краёв водой,
Голубой, ледяной росой.
Пей, путник, он стоит у дороги.
И теперь зависть белая,
И теперь люди веруют,
И чудеса в цене потеряли вдруг.
А дожди грустной осенью
С неба ветром доносят нам
Лишь обрывки песенки старой:
"Ты вертись, крутись, моё колесо,
Не нужны мне ни вода, ни песок,
Напоит людей росой мой кувшин,
Мой серебряный кувшин.
Будет лёгким он, как крик птичьих стай,
И прозрачным, словно горный хрусталь.
Тоньше тонкого листа у осин,
Будет лунный мой кувшин".
"Ты вертись, крутись, моё колесо,
Не нужны мне ни вода, ни песок,
Напоит людей росой мой кувшин,
Мой серебряный кувшин.
Будет лёгким он, как крик птичьих стай,
И прозрачным, словно горный хрусталь.
Тоньше самой тонкой струнки души,
Будет лунный мой кувшин".
Сколько я уже спела здесь песен, наверно сосчитать не возьмусь, у Маши целая тетрадка с песнями, но там, хорошо, если половина песен.
А к утру мы вышли к Мозанпо и Пусану. Несмотря на едва начавшийся рассвет, пароходы и джонки сновали поперёк Корейского пролива между островами Цусима и Кореей в пугающем количестве. Только сейчас с мостика мы видели штук десять. Ну что ж, господа: "Свинья, открывай! Медведь пришёл!"[25] С первого парохода, где были войска, в нас дали ружейный залп и зацепили нашего сигнальщика вскользь в плечо, ну грубо говоря, вот и повод наши аппараты проверить, спасать мы никого не стали, берег рядом, и пошли дальше. Следующие два парохода после выстрела по курсу послушно легли в дрейф, да и взрыв предыдущего прозвучал убедительно. Экипажи после разъяснения быстро погрузились на шлюпки и мы утопили сначала одного, потом другого. Вовремя вспомнив опыт Сергея Николаевича, отошли от греха на пару кабельтовых, но пароходы затонули без спецэффектов. Три джонки подтащили к шлюпкам, приказав им снять с джонок команды, и утопили и их. Я всегда думала, что джонка это такая маленькая лодка под парусом. Здесь джонки оказались размерами чуть меньше номерного миноносца, а водоизмещением наверно раза в два больше, так что на некоторых были свои шлюпки, а некоторые тащили шлюпки за кормой. На этих трёх не было, вот и пришлось таскать их. К обеду на дно отправились ещё пять пароходов, одна шхуна и больше десяти джонок. Мы уже начали недоумевать, почему японцы никак не реагируют на нашу наглость. Но вот из-за островов показались сначала два, а потом ещё один корабль, вдоль берега крались четыре миноносца. Клёпа показала нам все корабли ещё до их выхода из-за островов.