— Он и правда скорбит о кончине Валентина?
— О да. Но еще сильнее беспокоится за ребенка.
— И в этом ты пошел ему поперек.
— На какое-то время. Селина может передумать. Или Уил-Элизабет принесет не такую прибыль, как мы надеемся. Деньги Джорджа всегда останутся угрозой.
— С которой тебе не хватит сил тягаться.
— Естественно. Даже пытаться не стоит.
— Или она может повторно выйти замуж.
— Вполне возможно. У нее на лице написано, что она еще не раз выйдет замуж.
Они ехали по лесистой долине неподалеку от Пробуса. С темных деревьев капала вода.
— А еще остается загадка с Валентином, — сказала Демельза.
— Загадка? Ты про мое видение?
— Отчасти. Но не совсем.
На какое-то время разговор прервался из-за шума снаружи, экипаж остановился и сошли два пассажира. Когда карета снова покатила дальше, Росс продолжил:
— Ты, конечно же, знаешь главную причину, из-за которой я поехал в Плейс-хаус тем утром — передать Валентину предупреждение от Филипа Придо, что его собираются арестовать за вывоз контрабандного олова из страны.
— Да. Теперь я об этом знаю.
— Так вот, на похоронах Дэвид Лейк сказал, что Валентин уже знал.
— Что?!
— Кто-то из матросов с брига сообщил ему, что ходят такие слухи, и что он, этот человек, уезжает из Корнуолла, спасая шкуру.
— Но тогда получается... Что это значит?
Росс помотал головой.
— Я ломал над этим голову. Никто теперь не узнает.
Демельза наконец задремала, проспав до самого Бодмина. Там они передохнули и выпили чаю с печеньем. Она обрадовалась камину на постоялом дворе, сняла перчатки и протянула руки к огню. Поданный чай обжигал, тепло разошлось по телу. Впереди их ждал длинный отрезок пути по вересковым пустошам до самого Лонсестона. Они поужинают там и заночуют в Хонитоне. Мысли Росса как будто и не прерывались, и он сказал:
— Многое о Валентине мы никогда уже не узнаем.
— Ты думаешь...
— Ты о чем?
— Ну... что он покончил с собой?
Росс покачал головой.
— Он не похож на... Но оказываясь в трудном положении, люди совершают немыслимые поступки... Господи, даже не знаю. Осознав, что наворотил кучу дел, он мог прийти к убеждению, что нет приемлемого выхода, и стал еще упорней напрашиваться на неприятности, поэтому спонтанно пошел на риск, дополнительный риск, ради спасения любимого шимпанзе, риск, на который не пошел бы, если бы над ним не висела угроза суда и тюрьмы...
Несмотря на то, что супруги делили одну спальню, дома их всегда окружала семья и слуги. В общем пространстве дома сложно было обсуждать такие чувствительные проблемы. Как правило, время на личные беседы находилось только в постели — перед сном или рано утром, однако в последние несколько недель, а казалось, прошли долгие месяцы, они так не разговаривали. В почтовой карете они были заточены, как в одиночной камере, по крайней мере, еще на час, и никто не отвлечет делами шахты или усадьбы.