Крайсляйтер НСДАП лично информирует:
«Бойкот, который штурмовые отряды СА объявили в субботу г-ну адвокату и нотариусу д-ру Курту Майеру, проживающему в Л. По адресу Фридебергерштрассе, 2, вызван ошибкой и снят».
Мелкие происшествия: еврей Ландсхайм подал жалобу на 48-й полк СА. — 28 апреля 1933 года: создана Тайная государственная полиция (гестапо). — Бомбы над Л.: маневры авиационной эскадрильи СА.
Открой окно, пришла весна, садись в машину, даль ясна!
Когда библиотекарша подходит к твоему столу, чтоб одолжить тебе карандаш, ты быстро прикрываешь объявления чистым листком бумаги. Ее удивляет, что тебе жарко, — в этих толстенных стенах сама она даже летом не расстается с вязаной кофтой. Однажды ты не выдерживаешь, вскакиваешь, сдаешь газетную подшивку на хранение, долго бродишь по улицам — Унтер-ден-Линден, Фридрихштрассе, Ораниенбургер-Тор, — заглядываешь в лица прохожих, но впустую. Остается одно: наблюдать изменения собственного лица.
Теперь несколько предварительных замечаний на тему «легковерие».
Фюрера Нелли так ни разу и не видела. Однажды — она еще и в школе не училась — магазин на Зонненплац с утра был на замке. Фюрер пожелал посетить Новую марку. Весь город сбежался на Фридрихштрассе, под огромные липы возле конечной остановки трамвая, который, понятное дело, поставили на прикол, ибо фюрер куда важнее, чем какой-то там трамвай. Было бы немаловажно выяснить, откуда пятилетняя Нелли не просто знала, но нутром чуяла, что такое фюрер. Фюрер — это когда замирает под ложечкой, и в горле стоит сладкий комок, и нужно откашляться, чтобы вместе со всеми громко выкликать его, фюрера, имя, как того настоятельно требовал громкоговоритель патрульной машины. Тот самый, который сообщал, в какой населенный пункт прибыл автомобиль фюрера и какой бурей восторга встретило его ликующее население. Фюрер продвигался вперед до крайности медленно — горожане покупали в угловой пивнушке пиво и лимонад, кричали, пели, выполняли указания полицейских и штурмовиков из оцепления. И терпеливо ждали. Нелли не поняла и не запомнила, о чем говорили в толпе, но впитала в себя мелодию могучего хора, который черпал мощь из великого множества отдельных криков, властно стремясь наконец-то излиться в одном чудовищном вопле. Она, конечно, и побаивалась, и одновременно жаждала услыхать этот вопль, в котором прозвучит и ее голос. Желала изведать, каково это — кричать при виде фюрера и ощущать себя частицей единой массы.
В конечном итоге он не приехал, потому что другие соотечественники в других городах и селах слишком уж ликовали, встречая его. Обидно было до слез, и все-таки не зря они целое утро торчали на улице. Насколько же лучше и приятней было вместе со всеми в волнении стоять на улице, чем в одиночестве развешивать за прилавком муку да сахар или трясти над геранями все ту же пыльную тряпку. Они не чувствовали себя обманутыми, когда расходились по домам и шагали через не застроенный тогда пустырь, где нынче высятся новые жилые кварталы и польские хозяйки перекликаются с балконов — о чем, понимает, к сожалению, лишь тот, кто владеет польским.