Ильземари сделала попытку приподняться, но резкая головная боль опрокинула ее обратно на подушку.
Она увидела корзину, стоящую на обочине, полную вишен. Вокруг никого. А девочки? Куда подевались девочки?
Тут она все вспомнила.
Ильземари снова попыталась сесть. И снова боль не дала ей поднять голову. Надо лежать совсем тихо. Не двигаться. Станет полегче, и тогда, может быть, удастся сбежать отсюда.
Через полчаса она кое-как поднялась с постели и отворила дверь. Потянуло теплым сладковатым запахом молока и картофеля. Красный кирпичный пол. Лестница. Широко распахнутая дверь во двор.
Ильземари снова улеглась в постель. Нет, это не больница, и она не умрет, подумала она, засыпая.
Кто-то тронул ее за руку. Ильземари открыла глаза. Элинор. Ильземари улыбнулась уголками губ — бодрой улыбкой мученицы.
— Девочки… — начала Элинор.
— Что девочки, — вскинула веки Ильземари, резкая боль сверлила ей голову.
— Они будут работать в следующую субботу. Половина пойдет в Фонд солидарности, половина в фонд класса.
Ильземари молча прикрыла глаза. В ее воспаленном мозгу все смешалось, и боль, и торжество. А Элинор говорила, что ни одна из девочек не пошла вечером на танцы, все упрекают себя, что отпустили Ильземари одну. Нашлись, правда, и такие, что отказались работать в следующую субботу. Заявили, что они могут и так деньги внести.
— Откупиться хотят, — прошипела Ильземари.
Уходя, Элинор спросила, не хочет ли она что-нибудь передать девочкам. Ильземари долго не отвечала. Она смотрела на подругу и думала обо всех остальных, что так провинились перед ней. На их лицах, наверное, написано раскаяние. Mea culpa, mea maxima culpa[33].
— Ладно, оставим это, — прервала молчание Ильземари, ее лицо вдруг свело гримасой боли, и все-таки она сделала над собой усилие и улыбнулась Элинор великодушной, прощающей улыбкой.
На следующее утро без разрешения врача Ильземари ушла из больницы.
Какая-то женщина нашла ее возле сарая. Ильземари лежала без сознания. Ее снова доставили в больницу.
В приемный день к ней снова приходила Элинор. Она сказала, что все девочки передают Ильземари привет. Но это была неправда.
Перевод И. Щербаковой.
Женщина все припомнила вновь: лавчонку неопрятного маленького торговца мехами, который оценивающе ощупывал ее своими рыбьими глазками на жирном лице, пытаясь определить ее социальное положение; уродливый темно-красный кирпичный фасад, за которым сгрудились разные учреждения; окаймленную черным доску объявлений, сообщавшую о времени богослужений и имя священника, скромно указующую, что в этом доме — церковь. Ей — бросилось в глаза, что за фасадом, похожим на этот, разместились и школа, и библиотека, и учреждение молодежного здравоохранения. У мрачного входа в конце кирпичной стены школьники нарисовали кричащими красками огромных неуклюжих детей разного цвета кожи. Слева пролегала короткая, но широкая улица, которая вливалась в большую бетонированную площадь наподобие двора, окруженного с трех сторон высокими домами, где в послеобеденные часы все звенело от ребячьего гама, которого ей с тех пор нигде больше не доводилось слышать. Мощный звон церковных колоколов гулко отдавался здесь. Узенькая, едва приметная боковая улочка уводила от этого двора. Вспомнила она и овощной магазин с большими витринами.