Эти ребята еще не слышали здешнего поверья. Может, потом услышат, когда Ганс-Юрген Лейксенринг вернется домой, если, конечно, он вернется.
Тогда они узнают, что деньги и удачу Лейксенрингам приносит Ханзель-домовой. Этот Ханзель вылетает ночами из дымохода; он любит парное молоко, а если Лейксенрингам кто не угодит, они напускают на того своего Ханзеля. Может, Ханзель совсем и не такой; во всяком случае говорят, будто он поселился у Лейксенрингов. Конечно, дети в домового не поверят. Впрочем, и из деревенских стариков никто всерьез в это не верит.
Справа от усадьбы, через дорогу, находится пруд. За ним начинаются поля. По другую сторону дома — огород, сад и загон. Дальше луг и опять поля. В саду есть холмик, который с годами подосел. На нем растет самшит, вьется плющ, по весне там и сям расцветают крокусы.
Холмика этого никто не видел. Но говорят, будто он действительно есть. Редкого человека, заглянувшего сюда, принимают во дворе, иногда показывают огород либо проводят с другой стороны к воротам загона.
В загоне стоят две кобылы, красивые породистые лошади, и гнедой мерин.
Вообще-то, гнедого хозяин хочет продать, но жена всякий раз удерживает его:
— А если мальчик вернется? Вдруг он надумает забрать гнедого? Или решит остаться.
Нет, нельзя отдавать гнедого, а то…
Никто не договаривает этой фразы до конца.
А усадьба хороша. На каменной арке над воротами высечена дата постройки — 1613. Через открытые темные створки этих деревянных ворот и ушел Ганс-Юрген.
Он пришел вчера вечером, отвел Гнедого в загон, немного постоял у ограды, чтобы убедиться, что лошади ведут себя спокойно.
Потом через сад и огород он прошел к задней двери дома, весь вечер просидел с родителями, братом и его женой, рассказывал о своей квартире в Лейпциге, которую сейчас отделывает; отец лег спать рано, а утром Ганс-Юрген вновь ушел через большие ворота.
Мать проводила его до автобусной остановки. Она не плакала. Наверно, уже выплакала все слезы.
Ганс-Юрген уехал в Лейпциг.
Не на край же света. Значит, не все еще потеряно.
Ганс-Юрген Лейксенринг родился последышем. Он был на удивление смугл, и скоро все заметили, как он любит лошадей.
Если другие родители покупали детям игрушечные машины, то Лейксенрингам приходилось разыскивать по магазинам деревянных лошадок, маленькие повозки и тележки. Старший брат уже водил в поле трактор, а младший еще передвигал игрушечные упряжки по кухонному столу.
— Интересно, которому из парней достанется Ханзель-домовой? — перешептывались старухи, — Какой туман-то был, когда меньшой родился. Мы еще удивлялись. А он вдруг и родился. Прямо в полдень.