В ту пору, когда отец перестал быть для меня кумиром, мы с матерью занимались вязанием: из материала заказчика за натуральное вознаграждение, попросту говоря, за «съестное». А материалом заказчика были в основном мотки пряжи, которые работницы хлопчатобумажной прядильной фабрики во Флёе выносили на себе с предприятия.
В декабре 1945 года моя мать отдала жене мясника связанный в три нитки гарнитур нижнего белья, получив за это большую кружку колбасной похлебки, полфунта сала и два билета в театр. Такая плата возмутила мать, и, как только клиентка оказалась вне пределов слышимости, она дала волю гневу.
— Что мне на этих билетах, жарить, что ли, прикажете, — издевалась Ольга Зальман. — Одни трескают колбасу, а у других на закуску рождественские сказки. Мне хватает драм в погоне за куском черствого хлеба. И безо всяких билетов.
О возврате билетов не могло быть и речи: с властью отношений портить нельзя, а в голодное время люди, имевшие доступ к съестному, как раз и обладали властью.
Не желая работать за так, матушка Ольга попыталась найти «дураков», которые сменяли бы на театр «что-нибудь приличное». Но все было напрасно. Однако человек, внимание которого в течение шести лет было направлено на то, как бы не просрочить талоны на продукты, на уголь, одежду и другие блага, — такой человек не мог дать пропасть и театральным билетам. В конце концов Ольга Зальман заявила: