Прослужив Франции около десятка лет, Арман де Маржерак вышел в отставку, но вернуться на родину не пожелал. Вместо этого он занялся разведением хлопка и сахарного тростника и скоро стал самым богатым плантатором во всей Луизиане, а элегантный городской дом Анжелики превратился в своеобразный центр, где собирался весь высший свет. Дети Армана и Анжелики родились и выросли уже в Новом Свете. Со временем они тоже обзавелись собственными домами и плантациями, но по-прежнему любили собираться в родительском особняке или гостить в усадьбе. Благодаря усилиям Анжелики де Маржераки пользовались в Новом Орлеане и окрестностях репутацией истинных аристократов, и к тому времени, когда Жан пересек океан, имя его тетки уже гремело по всему американскому Югу. Когда город ненадолго перешел под владычество испанской короны, ее безукоризненное воспитание и безупречные манеры покорили даже испанского губернатора: не раз и не два он обедал и в загородной усадьбе де Маржераков, и в их городском доме на улице Тулуз.
Лишь после Большого пожара на Страстную пятницу, когда в Новом Орлеане сгорело больше тысячи домов, Анжелика перестала бывать в своем городском особняке (пожар случился незадолго до приезда в Америку Жана). Правда, ее дом чудесным образом не пострадал, но Анжелика утверждала, что боится находиться в нем из страха перед новым пожаром. С тех пор она проводила все свое время на плантации, в загородной усадьбе, которая была намного более просторной и величественной. Здесь Анжелика устраивала пышные приемы для многочисленных гостей, которые по сложившемуся обычаю частенько задерживались в усадьбе на несколько дней или даже недель. По настоянию тетки Жан тоже прожил здесь три или четыре месяца, прежде чем отправился в свое первое путешествие в Канаду. За это время Анжелика, однако, успела перезнакомить его со всеми своими друзьями – в особенности с их дочерьми, среди которых было немало привлекательных юных особ. К ее великому огорчению, Жан так никем и не заинтересовался, хотя в Новом Орлеане, ставшем крупным морским портом, а также в его окрестностях жили теперь не только французы, но и испанцы, и даже большая колония немцев, присутствие которых на ужинах и суаре, по уверению Анжелики, придавало этим светским мероприятиям непередаваемый колорит. На балах и приемах в усадьбе де Маржераков всегда было многолюдно; здесь можно было встретить и высокопоставленных чиновников, и самых богатых людей города, хотя сама усадьба находилась довольно далеко – примерно на половине пути между Новым Орлеаном и Батон-Ружем. Жану и Вачиви, к примеру, понадобилось почти два часа, чтобы туда добраться, хотя они и ехали в запряженной четверкой легкой коляске, в которой Жан сразу угадал ее элегантное французское происхождение. Коляска так и сверкала темно-вишневым лаком, сложенный клеенчатый верх приятно пах свежей ваксой, мелькали позолоченные спицы, а сзади ехали верхами два ливрейных лакея. Кучер то и дело погонял лошадей – Анжелике хотелось, чтобы дорогой племянник поспел к ужину, который, как догадывался Жан, наверняка будет очень пышным и церемонным. К счастью, весь вчерашний вечер он готовил Вачиви к тому, с чем ей предстоит столкнуться в доме Анжелики, и теперь надеялся, что она все запомнила правильно. В частности, Жан постарался убедить девушку, что платья, которые он купил ей в Сент-Луисе, – это именно то, что нужно для встречи с его родственниками. Конечно, он понимал, что они не могут идти ни в какое сравнение с нарядами самой Анжелики, которые она дважды в год получала из самого́ Парижа, но надеялся, что красота Вачиви все искупит.