– Просто у меня пока не было времени, – огрызнулся появившийся в гостиной Айнор. – Но об этом поговорим позже. А сейчас объясни, будь добр, почему ты считаешь, что я не люблю детей?
– Хотя бы потому, что ты запрещал матери рожать второго ребенка, – с горечью проговорил Ренд и отвернулся к окну, плотно завешенному простой полотняной шторой.
– Я? – потрясенно выдохнул его отец и снова побелел до синевы. – Убью. Клянусь всеми богами, убью как бешеную собаку! Никогда и пальцем не тронул ни одну женщину, даже преступниц, но ее убью! Я на коленях стоял, как провинившийся лакей, умоляя тебя родить. Согласился на все условия – не вмешиваться в воспитание, не тащить в пять лет на конюшню, чтобы научить ездить на лошадях…
Бывший король смолк, скрипнул зубами и отвернулся, но теперь мое сердце сильнее всего болело не о нем.
Ренд сидел ко мне боком, пряча лицо, и его окаменевшие плечи и гуляющий по щеке желвак были красноречивее самого отчаянного крика.
Каким-то неведомым чувством я понимала, что в этот миг в его душе слетали покровы со всех хранившихся там лживых клятв и доказательств и рушились самые святые, самые светлые храмы, воздвигнутые детской душой в честь материнской любви.
Это было очень больно и абсолютно неправильно. Я интуитивно ощущала, что совершается жуткая ошибка, но даже себе не могла пояснить, в чем именно она состоит. Тем более другу, пронзенному нестерпимой болью самого страшного предательства, какое только бывает на свете. Рассудком можно найти причину любой измены, только не этой. Мать всегда должна стоять за своего ребенка.
Мой разум зацепился за эту тоненькую нить, и я вскочила, спеша спасти хоть малые крохи того, что еще оставалось.
Шагнула к Ренду и, не сомневаясь, обняла его за плечи, притягивая голову к своей груди. А едва он, повинуясь скорее необходимости спрятать слезы, чем чувствам, уткнулся лицом в пряжки моей формы, тихо, но яростно сказала, глядя в его макушку:
– Не смей так думать, как он. У них одни отношения, у вас – другие. Не важно, чего она хотела и чувствовала, когда ты был еще никем. Я прекрасно помню, как Альми грызла лимоны с кожурой и плакала, что не может есть любимый шоколад. И почти всерьез ругалась на Стая, что он уговорил ее завести ребенка. А сейчас за малышей не задумываясь убьет любого, поэтому я и поверила, что она тебя отравила. И Ютенсия тебя любила… и, наверное, любит до сих пор. Просто не умеет любить иначе, никто не научил, а его величество не проявил ни настойчивости, ни хитрости, ни понимания – только верность данному слову. И знаешь, что пришло мне сейчас в голову? Юта наверняка ненавидела его за эту честность. Ведь сама она в тебя уже влюбилась по уши, ты же в детстве был очень хорошеньким, а глаза и ресницы – просто необыкновенные. А отец ходил мимо и не замечал – не играл, не спрашивал, как ты живешь и чего хочешь.