– А почему она не хочет говорить с вами? – спрашиваю я, осторожно вынося свое тело из машины без полицейской раскраски. Мы у загородного коттеджа, который мог бы иметь привлекательный вид, но выглядел он уныло. Небольшой полисадник за низкой стеной с заасфальтированной дорожкой, и даже с расстояния я вижу, что краска с оконных рам пооблупилась, деревья вокруг неухожены и поблекли. Даже в солнечный день это место имело бы гнетущий вид, а под серым небом оно просто располагает к самоубийству.
– Нет-нет, она говорит, – отвечает Брей. – Но ее слова лишены смысла. Поговорите с ней. Попытайтесь ее успокоить. Мы просеем то, что она вам скажет, – не найдется ли там чего-нибудь полезного. Мы ей не сообщили, что ее Ава, возможно, беременна, ей и без того досталось немало, так что не трогайте эту тему. И не пытайтесь говорить с ней о ее прошлом.
Мне вдруг становится нехорошо. Я снова увижу Лизу, но это будет уже вовсе не Лиза, а Шарлотта Невилл в облике Лизы.
– Меня не интересует ее прошлое, – бормочу я, пока мы тащимся по гравию к калитке. Говорить о прошлом? Да и как бы я это сделала? «Слушай, Лиза, у меня на работе был такой говенный день. Заглянем-ка в паб. Ты поможешь мне разгрузить мозги, если расскажешь, что чувствовала, когда убивала своего братишку. Вот поржем». Ну и хрень!
Внутри вид еще мрачнее, там стоит прохлада, которая оседает в старых домах, где долго никто не жил. Осязаемая прохлада, словно кирпичи сдались – перестали ждать кого-то, кто придет и придаст смысл их существованию. Нас впускает женщина приблизительно моего возраста в джинсах и свитере, волосы собраны сзади в хвостик, представляется как Элисон, инспектор, надзирающий за Лизой.
– Проблемы возникали? – спрашивает Брей, и Элисон качает головой:
– Как только мы согласились дать ей портативный радиоприемник, она стала как шелковая. По-прежнему необщительна, но уступчива. Приняла лекарство.
Времени на обдумывание услышанного и увиденного нет – я иду за двумя женщинами по коридору. Неровные половые доски поскрипывают под тонким ковром, в кухне слева от меня двое мужчин сидят за кружками чая. Они видят нас, и один из них тут же наполняет чайник. Вода из крана бежит с таким верещанием, что слух режет. Сердце у меня колотится, но я иду и наконец оказываюсь у дверей гостиной. Брей кивком предлагает мне войти.
В комнате газовый камин, все его панели излучают тепло, от которого начинает болеть голова. Она сидит рядом с камином, спина напряжена, смотрит в окно, из приемника доносятся звуки какого-то старого хита восьмидесятых. Она поворачивается ко мне, обрывая заусенцы с больших пальцев. Она и на работе так делала, когда нервничала. Обрывает, обкусывает, пока пальцы не начинают кровоточить, пока на них не образуются струпья. Они и сейчас кровоточат, но она, кажется, не замечает.