Когда в окопы долетела весть о Февральской революции и со штандартов были сорваны царские орлы, а вместо «Боже, царя храни» солдаты разучивали «Марсельезу», на митинге выдвинули требование убрать ретивого «штабса».
Неожиданно для всех, особенно для офицеров, торопливо нацепивших красные банты, в защиту Машарина поднялись большевики.
– Гражданин батальонный командир необходим революции, – заявил член армейского комитета рядовой Спешнев, к голосу которого солдаты прислушивались больше, чем к командам генералов. – Некоторые злятся, что он не даёт им превращаться в животных, не даёт опуститься совсем, так за это ему честь и хвала! Революции нужен не сброд-дружина, а боеспособная армия, чтобы всякие Вильгельмы не смогли задушить её, пока не грянула мировая революция. Что же касается отношения к войне, то гражданин батальонный командир сегодня первым подписал письмо ко всем солдатам фронта и к Временному правительству. Вот оно: «Мы протестуем против продолжения войны и требуем немедленно начать переговоры о мире. Революционные солдаты убеждены, что война чужда и враждебна интересам трудового народа и что мир должен быть заключен немедленно. В противном случае мы заявляем Временному правительству, что сумеем найти общий язык с солдатами противника, такими же вчерашними рабочими и крестьянами, как и мы, и сами заключим мир. 19 апреля 1917 года. Северный фронт». Нам нужен боевой и знающий командир. Все большевики полка требуют от гражданина штабс-капитана Машарина оставаться на своём посту и верно служить революции. Неподчинение его приказаниям будет рассматриваться как контрреволюционное поведение!
Инцидент был исчерпан. Машарин не рвался в революционеры, не лез на трибуны и даже красного банта не носил. Он делал своё дело. И когда начались бои, его батальон оказался самым боеспособным. В полку Машарина считали хитрецом, сумевшим заставить работать на будущую победу даже большевистских агитаторов.
В августе, во время корниловского мятежа, полк в числе верных Временному правительству подразделений был переброшен с фронта в столицу и после разгрома контрреволюционных дивизий остался в Питере.
Как и перед остальными расквартированными в столице полками, перед ним стояла задача – в любой момент выступить на подавление назревавшего большевистского мятежа.
Машарину от полка домой было рукой подать, и он ночевал и обедал у себя. Это давало иллюзию штатской жизни.
Узнав, что бывший генерал-директор завода Клингер состоит комиссаром правительства, Машарин пошёл к нему на приём.
– Я могу для вас сделать всё, Александ'г Дмит'гиевич, всё, но только не это, – возразил Клингер. – Поймите, ваше место с'геди ве'гных нам офице'гов. Большевистская за'газа п'гоникает всюду, даже в офице'гскую с'геду. Должны же мы иметь надёжную опо'гу?