Переоделись и спутники. Каждый в свою излюбленную лесную одежку, хотя, в общем-то, порты у всех одинаковые — из мягкой кожи, а рубахи рознились лишь цветом и расшитыми по воротам оберегами. У княжича Добромила вышивка была самой красивой и обильной. Но цветом рубаха почти такая же, как у Прозора: схожая с листвой в конце лета, когда деревья уже набрались живительной силы солнца.
У парней — Борко и Милована рубахи яркие, алые. Прозор улыбнулся, глядя на них. «Эк дурни молодые! Вбили себе в башку, что для княжьих дружинников нет ничего лучше, чем яркий приметный цвет. Мол, в бою, коль ранят, так кровь незаметна станет, — значит, и силой не ослабнут. Бой-то — бой, а вот попадутся на глаза лосю, иль туру, иль беру, так пожалеют, что смотрятся диковинными заморскими птицами, кои умеют людские слова повторять. А вот княжич молодец — нет ничего для леса лучше, чем цвет зелени. И уследить, как меж деревьев крадешься сложно, и мошка кусачая зеленый цвет не очень привечает…»
То, что лесные злыдни — комары, и лезущая в глаза назойливая мошка не жалуют зеленый цвет, Прозор давно подметил. И по его совету для княжича Добромила рубахи шили именно из такого полотна. Если же еще её проварить в особых травах и ромашке, так вообще ни одна кусачая тварь и близко не подлетит. Какие для этого нужны травы ему подсказала подружка детства — Белана.
Любомысл же надел простую выбеленую рубаху — она от летнего жара хорошо помогает. Ночное единообразие, когда на всех надеты черные плащи, исчезло. Пусть дружинный наряд и доспехи покоятся в чересседельных сумах. Они в лесу, ни к чему громыхать железом. Станет прохладно, тогда и достанут дружинные плащи. Венды ощутили себя теми, кем были от рождения: охотниками.
Прозор размотал руку Борко. Осмотрев ее с Любомыслом, они убедились, что рана неопасна. Опухоль спала. Через пару недель все пройдет. Переложив свежим мхом, вновь затянули руку в лубок. Можно двигаться дальше. Нужно пробираться к волхву Хранибору.
Какое-то время путники, вслушивались в звуки проснувшегося леса и ехали молча.
Затем Добромил продолжил прерванный разговор о состоящих на княжеской службе вестфолдингах. Ему хотелось хоть чем-то утешить Прозора.
— Батюшка обещал Витольду и его дружине, что у него десять лет прослужат. Он князь, и не может своего слова нарушить. Вы же понимаете? Иначе нехорошая молва пойдет.
— Понимаем, — насупился Прозор. — Чего ж тут непонятного? Сколько ж еще им под нашим небом ходить осталось?
Княжич пожал плечами — он не знал. Любомысл, подняв глаза к небу, стал что-то высчитывать, морща лоб и беззвучно шевеля губами. Закончив вычисления, старик с торжеством воскликнул: