Я чувствовал, если бы не цепи, которые приковывали Панчинелло к кольцам на столе, и правила поведения в совещательной комнате, он потянулся бы к Шарлей, как почти что тридцать лет тому назад потянулась его мать. Он смотрел на нее как зачарованный. На лице отражалась печаль, в глазах застыли рухнувшие мечты.
— Хотя твоя мама умерла, — продолжала Шарлен, — она дала жизнь двум здоровеньким близнецам. Ты был поменьше, Джимми — побольше.
Я смотрел на него, не сводящего глаз с Шарлей, и думал о том, какой иной была бы моя жизнь, если бы она, пытаясь спасти хоть одного из нас, унесла из родильного отделения его, а не меня.
Вероятность того, что я мог прожить его жизнь, а он — мою, помогала мне увидеть и почувствовать в нем брата, но я все равно не мог открыть ему свои объятья. Он оставался для меня незнакомцем.
— У Мэдди Ток роды тоже шли тяжело, — тем временем рассказывала Шарлей Панчинелло, — но итог их был прямо противоположным. Мэдди осталась живой, а ребенок умер. Ее последняя схватка оказалась настолько болезненной, что Мэдди лишилась чувств… и так и не узнала, что родила мертвого младенца. Я взяла крошку и положила в детскую кроватку, чтобы, придя в себя, она не увидела тельце…
Странное дело, думая о мертворожденном младенце, я скорбел о нем, как о потерянном брате, как не смог бы скорбеть о смерти Панчинелло.
— А потом доктор Макдональд пошел в комнату ожидания, чтобы утешить Конрада Бизо, потерявшего жену, и Руди Тока, потерявшего сына.
В ту ночь на работу в родильном отделении вышли не все. В городе была эпидемия гриппа, и несколько человек болели. Кроме меня, принимать роды доктору Макдональду помогала только одна медсестра, Лоис Хансон. Когда Конрад Бизо начал кричать на доктора, так злобно, ругая его последними словами, мы обе подумали о близнецах, но по разным причинам. Лоис решила, что от одного только вида детей Конрад успокоится, но я только что развелась с жестоким человеком и знала, услышав крики Конрада, что его ярость добротой не успокоить, он будет бушевать, пока ярость полностью не выгорит. Поэтому я думала только о спасении детей. Лоис пошла в комнату ожидания, и Конрад убил ее, я же побежала в другую сторону, с Джимми, и спряталась.
Ранее меня тревожило, что Панчинелло, несмотря на тот факт, что мы оба родились с синдактилией, скептически воспримет историю Шарлей, а то и с порога отметет ее. Но нет, он не просто поверил медсестре, он жадно ловил каждое ее слово.
Возможно, думал о том, что его судьба так схожа с судьбой героя романа Александра Дюма «Двадцать лет спустя». Он — несчастный близнец, посаженный в крепость, тогда как я — узурпатор французского трона.