Огромный сотник встал рядом с Каном, возвышаясь над ним на целую голову. Какой-нибудь из драматургов Эллады, окажись он в числе зрителей этого действа, не преминул бы отметить, что эта пара являла собой неотвратимость праведного суда над жалким преступником. Если б не язвительная усмешка, с которой преступник встретил своего обвинителя.
— Давай, и ты нам соври что-нибудь, благородный Гортензий! — промолвил он, как и Ним, вполголоса.
По рядам тысячников пробежал недопустимый смешок.
— Узнав о том, что какой-то конный отряд сбежал в сторону Мегары, стратег Литапаст, охранную сотню которого я возглавляю, вызвал меня и велел настигнуть беглецов, чтобы они предстали перед воинским судом, — начал свой рассказ Гортензий. — На следующее утро после доклада этера Регио, я с десятком своих всадников проехал Мегариду, где от беженцев мне стало известно об отряде афинян, двигавшихся к Перешейку. Именно там мы и встретили подсудимых. Я представился и потребовал, чтобы Канонес Норит и его подчинённые следовали за мной. Однако подсудимый взял меня в заложники, воспользовавшись тем, что я не ожидал неповиновения. Они сбежали, но я и мои люди нашли Канонеса и арестовали его. После чего десяток Фидия Норита, поддержанный сыновьями тысячников Изолия и Адаманта, вломился в шатёр стратега Литапаста и освободил подсудимого. У меня всё.
Среди тысячников афинского войска послышались одобрительные реплики, направленные в сторону их коллег Тенция, Изолия и Адаманта. Атаковать охранную сотню двумя десятками — это вам не пустяки какие-нибудь! Ай, да парни, ай, да удальцы!
— Что ты скажешь на это обвинение, Канонес Норит? — зловеще промолвил судья афинского войска. — Что ты делал на Перешейке, и с какой целью напал на моего телохранителя?
— С твоего позволения, стратег Литапаст, я отвечу сначала на второй вопрос, — улыбнулся своему сановному врагу младший сын Тенция Норита. — Я всегда полагал, что люди, посланные арестовать афинского воина, обязаны иметь при себе грамоту, подтверждающую их полномочия. Так меня учили в гимнасии, — тут он повернулся к сотнику и достаточно громко предупредил. — Не вздумай утверждать, Гортензий, что у тебя такая грамота была! У нас есть целых два независимых свидетеля, которые могут это опровергнуть. Одним словом, господа тысячники, к моему отряду посреди ночи подкатили неизвестные всадники, командир которых заявил, что он афинянин и хочет нас арестовать. Причём мы ему должны сдать оружие. Я потребовал грамоту с приказом об аресте, а он в ответ стал пугать меня своими головорезами, — Кан шагнул вперёд и дерзко вскинул подбородок, покрытый юношеским пушком. — Он думал, что способен напугать гоплита великой армии Афин! И я решил, что афинянам такое в голову не придёт, что афинский сотник уважает своих соратников и уверен в их отваге. Короче говоря, мы приняли их за разбойников, с которыми уже имели дело. И поступили с ними соответственно. Пусть скажут спасибо, что мы торопились, иначе весь десяток бы к воронам перебили! Господа тысячники, разве вы поступили бы иначе на моём месте?!