Я сделал глубокий вдох и сказал ей нечто такое, что осколками пронзило меня насквозь, как заноза, которую я не мог удалить.
— Однажды ночью мы пошли на дело вместе. Предполагалось, что оно будет простым, низкопробный удар по стукачу — я вспомнил ту ночь, пока говорил. — Мне было двадцать два, киллер на обучении. Мой отец не позволял мне нажимать на курок, даже если я был с ним на тех заказах, где было полно работы. Я говорил ему, что уже готов, что надо дать мне шанс. Каждый раз он говорил «нет», а я скулил, выражая недовольство из-за того, что он удерживает меня за спиной. Он говорил: «Если ты встанешь на этот путь, ты уже не сможешь свернуть, а вторые шансы не даются дёшево», — я вздохнул, тут же тяжело выдыхая воздух из своих легких. — Теперь, конечно, я понимаю, что он хотел меня защитить. Забирая свою первую жизнь…
— Это остается с тобой, — её тихий голос дрожал, и она, наконец, повернулась лицом ко мне. — Не можешь забыть это, — она сцепила свои пальцы вместе до тех пор, пока костяшки у неё не побелели.
Я протянул руку и провел вверх по её руке от запястья до плеча. «Что же случилось с тобой?»
— В ту ночь мы отправились на дело, я был уверен, что убедил отца позволить мне прикончить того парня. Но он не позволил. Он сказал мне оставаться в машине, а затем сказал мне кое-что, что я никогда не забуду: «Первый раз самый трудный. С каждым разом становится легче, Конни. От этого твоя душа замораживается до тех пор, пока её у тебя не останется совсем, пока убивать человека не будешь так же машинально, как дышать, как справлять нужду. Потому что ты пустышка. Как я», — отчаявшиеся глаза моего отца, четкая линия отреза его плаща, запах его одеколона — всё вернулось ко мне в болезненном шёпоте. — Он умер той ночью. Стукач напал на него. Подстрелил его в затылок.
Дорога повернула на двухполосную трассу, зажатую между деревьями с обеих сторон, когда погода начала портиться, наверстывая упущенное, и небо потемнело.
Чарли сжала мои пальцы:
— Мне так жаль.
— Я слышал выстрел, понял, что он был не из отцовского пистолета. Я побежал внутрь и нашел его лежащим на полу. Стукач был моим первым убитым.
Она переплела наши пальцы вместе, её тепло проникало в меня, давая мне мужество продолжать.
— Дело в том, что я знал своего отца. Никаким образом отморозок под кайфом не смог бы его уложить, особенно пулей в спину. Невозможно. Что привело меня к единственному выводу. Отец сделал это намеренно, — боль от этой мысли притупилась со временем, но по правде никогда так и не исчезала, заноза все ёще оставалась у меня под кожей.