Машина загорелась, сдетонировали танковые снаряды, которые везли в десантном отсеке. «Скаут» разнесло не части, уцелел лишь один из пулемётчиков, который к ночи добрался в батальон.
В ту же ночь поступила команда из штаба рассредоточить батальон по всей линии обороны. Получилось, что машины растянулись в цепочку, метрах в семистах друг от друга. В десантной роте старшего лейтенанта Павла Мельника осталось около пятидесяти автоматчиков, которые в лучшем случае могли вести боевое охранение.
— Выдвигай своих людей вперёд, — приказал Шестаков. — Танковый кулак у нас рассыпан, пусть хотя бы ведут наблюдение.
— Откуда? Из сугробов? — огрызнулся ротный в своей неизменной кубанке, с автоматом через плечо. — Помёрзнут люди.
— А лучше, если наши танки сожгут, пока твои бойцы в землянках спят?
После короткого спора решили, что десантники ночами будут нести охранение, а днём отогреваться в землянках.
— Тришкин кафтан, — с досадой обронил Павел Мельник. — Полста бойцов, как ни дели, а все прорехи не закроют. Запроси у комбрига хоть небольшое пополнение.
— Уже просил, — ответил Шестаков. — Обещал прислать, но я в это мало верю. Наступление идёт, а в такой ситуации ни людей, ни техники не допросишься.
— Если наши кольцо сжимают, — сказал Калугин, — то жди прорыва отдельных групп. Ночью офицерам в обязательном порядке дежурить надо и поддерживать постоянную связь.
Опытный командир Григорий Калугин говорил правильные слова, но всё упиралось в нехватку людей и техники. В зенитной батарее каждый человек на счету. Сержанты постоянно у орудий дежурят, девчата из взвода связи тоже на своих местах.
Хорошо хоть за счёт разгромленной бронетанковой роты вооружили людей. По периметру стояли два пулемёта, снятые с немецких танков, разжились трофейными автоматами и пистолетами.
Две ночи прошли спокойно, а вечером на третьи сутки, как и предсказывал капитан Калугин, немцы нанесли удар.
Это были остатки пехотного батальона, артиллеристы, сапёры, отрезанные русским наступлением от основной группировки Паулюса. У этой группы, численностью около ста двадцати человек, оставались два выхода: либо сдаваться русским, либо прорываться из окружения.
В тот период немецкие солдаты, а тем более офицеры, в плен сдавались крайне редко. Умелая пропаганда Геббельса сумела внушить основной массе военнослужащих вермахта, что русский плен означает верную смерть.
Половина сдавшихся будет сразу перебита жестокими азиатами, а остальные погибнут на этапе или в сибирских лагерях, где мороз зашкаливает за сорок градусов. Ходили жуткие слухи, что пленных убивают с невиданной жестокостью, вколачивая в затылок патронные гильзы, протыкают живьём штыками или оставляют умирать в снегу с простреленными коленями.