Что, обладая несметным богатством,
Мнит воздержанье и бедность святой».
Он на стене икону в раме увидал,
А рядом зеркало злачёное стояло.
В том зеркале Люсьен отраженье поймал,
Но не поверил в то, что оно его отражало:
«То чело!.. Ужели это я? Чудно…”, —
Воскликнул удивленно он. Немудрено!
Всё темные тона одежды, капюшон, —
Глубокий, черный, — так вот он,
Скрывал Люсьена тенью,
Не закрывая своей сенью,
Лишь губы, что в улыбку сведены
Да тлеющие вместо глаз огни.
Черты ж лица его были не видны,
Они сокрыты ночью той тени.
И подумал он: «Неужто тем я стал,
С чем раньше дал обет не знаться?
Ужели мрак глаза мои застлал?
Так, что ж теперь мне… сдаться?»
Люсьен вдруг отчего-то оробел
Да снова на икону поглядел,
Затем вернулся к отраженью,
И в них нашел ответ знаменью:
«Здесь только тьма, а там лишь свет,
По сути ж разницы меж нами нет,
И церковь ли победит или я,
Все вернется на круги своя».
Люсьен решение тяжелое приняв,
Вступил, главу обреченно подняв,
В ту залу, где должна разрешиться
Борьба, с коей придется проститься.
Священники ж Люсьену рады были,
Вина церковного в бокал ему налили:
«То примиренья знак», — проговорили,
И настойчиво его испить попросили.
Нечестивец тем был весьма удивлен,
А будучи не глуп и осторожен, он
В том жесте мира лишь угрозу увидал.
Но… священникам Люсьен не отказал.
Бокал дрожащею своей рукой он взял
И призадумавшись, его к свету поднял.
«Чем выше, тем светлей вино;
Чем ниже, тем темней. Чудно, —
Про себя рассуждая, Люсьен шептал,
Кровавый напиток в руках он держал,
Последнее знамение в нем наблюдал,
А священникам напоследок сказал:
«Я больше здесь не нужен и семена,
Посеянные мною, взойдут без меня.
Найдутся те, кто соберет плоды, а я
Работу выполнил свою… и я уйду».
Он выпил яд! Несчастный нечестивец!
А из священников только один убивец
Раскаянья духовному порыву поддался.
Люсьена руку удержать он попытался.
Но не успел! Совсем немного опоздал!
Уже наполовину пуст Люсьена бокал.
«Смерть в нем жестокая заключена», —
Сказал, чувством вины себя смущая,
Священник. Но испил Люсьен до дна
Улыбкою своей раскаявшегося прощая,
Бокал, отравленный, священного вина.
Он из-под сени храма вышел уже обреченный,
А жертвою своею, тем не менее, довольный.
Но когда Люсьен из Церкви ушел,
Совет его единодумцев дружно счел,
Что вопреки тому, к чему их призывал,
Он не боролся с религией, а ее создавал.
Решил тогда народ за обман отомстить
И недавнего лидера своего погубить.
Один из них лишь посмел возразить
Да словом тех людей образумить:
«А кто из вас, ничтожные, поднять осмелится руку
За ошибку причинить такому человеку муку?».