Эти слова только запутали Люциуса, однако он оказался достаточно рассудительным, чтобы задать девушке очень правильный вопрос:
— Меня? — мрачно поинтересовался архидьякон, и хоть не надеялся получить однозначного ответа, добавил: — А кто это — Я?
— Английский священник Люциус Флам и французский безбожник Люсьен Фламаль, — отвечала, подтверждая его догадку Маргарита. — Души бессмертных две в одном погибшем объединившиеся теле.
Священник, пораженный услышанным, отшатнулся от девушки и схватился за голову.
— Нет… — не веря, прошептал Люциус, — нет, я архидьякон Собора святого Пав…
Он прервался, будто неожиданно что-то припомнив, и безвольно опустил руки. Еще раньше чувствуя внутри себя необъяснимые противоречия, Люциус, пытаясь назваться, вновь ощутил над собой их довлеющую силу… и поверил.
— Кем я стал? — отрешенно вопросил он самого себя, но заметив, что только мгновение назад ему об этом уже сообщили, исправился и, поднимая на Маргариту глаза, произнес: — Почему именно я?
Девушка утешительно улыбнулась; но слова ее оказали на архидьякона совсем иное выражению лица действие.
— Священник-самоубийца,
И обреченный на погибель род.
Пал выбор вышний на тебя и вот,
Готова для двух душ темница.
— Самоубийца?.. — раздавлено переспросил Люциус, вспоминая слова, сказанные констеблем Дэве на площади собора и Маргаритой на Флит-бридж, — значит, я все-таки бросился с моста?
Девушка утвердительно кивнула.
— О да!
И умер. Но дух за тело зацепился,
Когда в него еще один вселился.
— Тогда… — пробормотал архидьякон, — получается, что «Отверженные» в чем-то правы: мы в аду и я, — он горько усмехнулся и, почувствовав внутри сопротивление, поправился, — мы… одни из падших, коль в ад и возвращаемся.
На этот раз движение рыжей головки девушки было резким и отрицательным.
— Познанья путь тяжелый тебе предстоит,
Но с сектой заблудшею он людей рассудит.
Ты и лондонцам дашь по второй попытке,
Когда сам двух душ исправишь ошибки.
— Я не понимаю, — тихим и бесцветным тоном признался Люциус.
— Противоречье душ искорени,
Друг с другом их объедини,
И огнь, внутри тебя, с теплом
Сольется и твоим же светом.
Архидьякон иронично усмехнулся, показывая Маргарите, что и эти ее слова ничего для него не прояснили, однако девушка лишь снисходительно улыбнулась.
— Ты все узнаешь и поймешь, но помни:
Ты — ирония неисповедимого пути,
Мятежник и святой в одной плоти.
***
Маргарита медленно растаяла в легкой дымке, оставив архидьякона разбитым и потерянным. Ни душа его, ни разум больше не представляли собой чего-то единого, целого; и, возвращаясь в свое помещение, Люциус был на грани помешательства…, которую и переступил вместе с порогом кельи. Из глубины двух душ вырвался нечеловеческий вопль и рухнувший на постель архидьякон в каком-то бешеном беспамятстве принялся судорожными движениями напряженно скрюченных пальцев раздирать на своей груди сутану.