— Я вижу вам не по нраву заниматься реставрацией Собора, господин Рен, — заметил однажды архитектору епископ.
И у него были поводы для недовольства: работа не спорилась, реставрация протекала очень медленно и, как ни странно, именно в тех местах, на которые епископ просил обратить возможно большее внимание, неторопливость рабочих была особенно заметной. За последние пару дней они, если и пускали в ход штабеля древесины, кирпич и мешки со штукатуркой, так разве только для того, чтобы обустроить во дворе Собора костровища и удобные для себя сиденья.
— Реставрация — это противление подгнившему строению устремиться во прах, — с некоторым раздражением проворчал в ответ епископу Рен. — И будь моя воля, я бы не мешал, а наоборот помог ему в этом. Я бы спалил храм дотла, а на пепелище возвел более грандиозное, нежели прежде, здание. Но… — он, ехидно усмехнувшись, взглянул на собеседника, — здорово, что мое решение ничего для вас не значит, верно?
— Так вот оно что! — наконец понял всё епископ. — Вы злитесь на меня за то, что я не дал вам отплыть с флотом на войну — за то, что я, возможно, спас вам жизнь!
— Нет! — опустив глаза и немного тише, чем прежде, возразил почувствовавший упрек Рен. — За то, что вы позволили себе принять решение за меня.
Епископ пожал плечами.
— Судя по результату, иногда бывает полезно предоставить выбирать за себя другим.
— И все же это неправильно, — пробормотал, несогласно мотая головой, архитектор, — несправедливо…
— Но порой к лучшему, — сурово отрезал прелат. — Вы, в отличие от тех пяти тысяч несчастных, коим удалось вступить в наш «непобедимый» флот, хотя бы живы, а в отличие от еще двух с половиной тысяч «счастливцев» попавших в плен к голландцам — свободны.
Кристофер Рен молчал и не поднимал на епископа глаз, будучи нещадно раздавлен этим аргументом, а прелат, как оказалось, еще не закончил:
— Во многом благодаря тому, что в свое время я воспротивился вашему решению пополнить собой английский флот, вы сегодня имеете возможность заниматься реставрацией Собора святого Павла, — жестко сказал он, а потом, тоном коему прекословить было невозможно, добавил: — и я буду вам премного обязан, если именно этим вы и изволите заняться.
Поставив, таким образом, на место, своенравного архитектора, епископ оставил его во дворе одного, а сам удалился вглубь Собора, где и был остановлен не упустившим ни слова из этого разговора архидьяконом.
— Ваше преосвященство, — выходя из-под арочной тени, тихим голосом обратился Люсьен к прелату. — Я слышал, как вы с господином Реном говорили о выборе… — он на мгновение замялся, как бы пребывая в нерешительности, а потом продолжил, — …точнее о чьём-то чуждом нам выборе, порой определяющем нашу дальнейшую судьбу.