Глава XXXIV. Поэзия несчастной любви
На следующее утро, — ни свет, ни заря, — чтобы наверняка застать Жанну дома, Люциус отправился на Пудинг-лейн — в дом пекаря Томаса Фаринера.
Тихие улицы еще только начинающего просыпаться Лондона и мягкая прохлада свежего летнего утра, сопровождавшие священника своим спокойствием, резко контрастировали с висевшим на душе тяжким грузом другим его спутником — письмом Кристофера Жанне. Люциус был почти уверен, что именно она открыла молодому человеку правду, которой тот не смог выдержать, а посему, вместо того чтобы просто передать письмо, он решил лично поговорить с девушкой и обратился к отворившему дверь слуге Фаринера с твердо изъявленным пожеланием:
— Я хочу видеть мисс Жанну Обклэр. Она, если не ошибаюсь, здесь служанка.
Молчаливый слуга низко поклонился высокому гостю и жестом пригласил архидьякона сначала войти в дом, а потом, закрыв за ним входную дверь, проследовать в помещение для служанок. В небольшом особнячке королевского пекаря в столь ранний час не спала только прислуга и, дабы не разбудить хозяев, провожатый архидьякона старался действовать, на сколь это возможно, осторожнее и соблюдать тишину, что накладывало на каждый его шаг и каждое его движение отпечаток некоторой медлительности, сильно раздражавшей Люциуса, стремившегося скорее покончить с предстоящей ему беседой. Но наконец, слуга по-прежнему мягко, почти бесшумно, отворил перед архидьяконом очередную дверь и, отступив в сторону, пропустил его в светлую горницу тихо, но весело хохочущих служанок Фаринера.
Кроме Жанны в комнате находились еще две женщины в белых чепцах горничных, но повинуясь суровому взгляду вошедшего священника, они весьма резво соскочили со своих табуретов и, прихватив с собою неразговорчивого слугу, исчезли за дверью. Жанна и Люциус остались одни.
— В прошлый раз, мисс Обклэр, — начал архидьякон, сделав по комнате несколько шагов, — мы, помниться, расстались с вами не самым лучшим образом.
— Да уж… — усмехнулась Жанна, под пристальным взором священника отводя глаза в сторону.