– Потеря памяти была у Хичкока.
– В «Завороженном»? У Хичкока это второсортный фильм, – сказал Масахико. – Ладно… что было на самом деле?
– Пока что сам не могу понять, что произошло. Не получается связать воедино разные обрывки. Если немного подождать, память, глядишь, постепенно вернется, и тогда я смогу объяснить все толком. Но не сейчас, прости. Дай мне время.
Масахико немного подумал и вскоре будто бы примиренно сказал:
– Хорошо. Пока что будем считать это потерей памяти. Однако, надеюсь, наркотики, алкоголь, психические расстройства, девочки плохого поведения, похищение космическими пришельцами здесь ни при чем?
– Это – нет. Закон и общественную нравственность я тоже не нарушал.
– Бог с ней, с этой общественной нравственностью, – ответил Масахико. – Скажи мне только одно.
– Что?
– Как ты умудрился улизнуть из пансионата, из глуши того плоскогорья, посреди субботнего дня? Там очень строгий пропускной режим. Среди пациентов немало знаменитостей, поэтому там стараются, чтоб и муха не пролетела. На входе бюро пропусков, ворота круглые сутки сторожат подготовленные охранники, работают камеры слежения. Однако ты взял да исчез оттуда средь бела дня. Никто тебя не видел, на камерах ты не заснят. Как тебе это удалось?
– Есть там одна лазейка, – сказал я.
– Какая?
– Такая, что можно выйти никем не замеченным.
– Но как ты мог об этом знать? Ты же был там впервые.
– Показал твой отец. Вернее – дал подсказку. Косвенную.
– Мой отец? – удивленно переспросил Масахико. – Да ты шутишь. У отца голова теперь немногим отличается от вареной цветной капусты.
– И это я и сам толком объяснить не могу.
– Ну что с тобой делать, – вздохнув, произнес Масахико. – Был бы кто другой, я б разозлился, мол, хватит чушь пороть, а с тобой, похоже, остается лишь смириться. Ты ж ни на что другое не годен – только рисовать всю жизнь картинки. Никчемный ты человек.
– Спасибо, – поблагодарил я. – Кстати, как отец?
– В субботу, поговорив по телефону, я вернулся в палату – тебя нигде нет, отец спит и просыпаться вроде как не намерен, дышит слабо. Ну и я, конечно же, – в панику. Что здесь произошло? Умом-то я понимал, что все это не твоих рук дело, но не винить тебя не мог – а что мне еще оставалось думать?
– Я очень перед тобой виноват, – сказал я, и это была правда. Однако вместе с тем я вздохнул с облегчением: в палате не осталось ни моря крови, ни зарезанного Командора.
– Что ты виноват – это само собой. В общем, я снял номер в хостеле поблизости, чтоб быть рядом, но дыхание вернулось в норму, и отцу стало лучше, поэтому на следующий день вечером я вернулся в Токио. Работа ведь тоже не ждет. Но в конце недели, пожалуй, опять туда поеду.