Молодой человек слушал с большим вниманием и несколько секунд молчал, как бы взвешивая то, что собирался ответить.
— Напротив, князь, — сказал он вдруг, слегка краснея, — я очень рад, что вас встретил, у меня даже будет к вам просьба, не будете ли вы так добры уделить мне на этих днях несколько минут для разговора.
Он проговорил все это как-то залпом.
— С удовольствием! По утрам я всегда дома для моих друзей.
В эту минуту к Боброву приблизился лакей и сказал вполголоса:
— Вас ожидают внизу.
— Кто?
— Доктор Звездич.
— Хорошо, скажите, что я сейчас.
— Идите, идите! — заметил князь. — Я вас даже провожу, потому что тоже еду домой. Уйдем так, чтобы нас не заметили.
Через пять минут они оба уже были на улице, перед наемной каретой, из окна которой выглядывала чья-то голова.
— Бобров, сюда! — крикнул доктор: это был он. — Я не вошел, чтобы избавиться от вопросов, которыми меня забросали бы.
— А, князь, — прибавил он, — простите, я вас не узнал.
— Как она себя чувствует? — спросил Облонский, пожимая ему руку.
— Лучше… это ничего… сильное потрясение, глубокий обморок. Нужно спокойствие, отдых. Завтра совсем будет здорова!..
— Благодарю вас! Господа, я вас оставляю. Спокойной ночи!
— Куда мы поедем? — спросил Виктор Аркадьевич.
— Я довезу тебя и поеду домой.
— Объясни мне, что это за комедия, при которой мы присутствовали?
— Скажи лучше драма! — сказал задумчиво доктор, когда карета уже тронулась в путь.
— Ну, драма, если хочешь.
— Я знаю не больше твоего.
— Кто эта молодая женщина?
— Дочь Анжель…
— Что ж… по матери и дочка. Я не понимаю злобы этой женщины…
— Сердце человеческое — потемки… Может быть, она была истинной матерью… а эта несчастная честным созданьем. Но что бы то ни было, запомни то, что я тебе теперь говорю: это так не останется, это худым кончится.
— Для кого?
— Может быть, и для самого князя.
Оба замолчали.
Виктор Аркадьевич снова перенесся мыслью к предмету своей любви — княжне Юлии.
Двусмысленные слова князя, сказанные ему незадолго перед тем, окончательно его успокоили. Он решился на другой же день переговорить с князем Облонским.
Он был уверен, что князь, со своей проницательностью и умом, уже догадался о цели его аудиенции по одному волнению в голосе, с которым он высказал свою просьбу.
Петр Николаевич в то время думал об Анжель-матери.