Но эта мать могла помешать его любви к Ирене, могла его разлучить с нею и, таким образом, заставить его играть глупую роль.
Сделать ее своей любовницей для того, чтобы она была отнята у него своей матерью, было почти смешным, и мысль, что он может быть побежденным кокоткой, отклонившей, как всем теперь известно, когда-то его искания, оскорбляла его самолюбие.
Мы обязаны сказать, чтобы быть правдивыми, что князь больше был увлечен Иреной, чем ожидал, и в чем, может быть, он не сознавался даже самому себе. Его «каприз» к этому очаровательному созданию еще не прошел. Несмотря на свой житейский опыт и притупившийся в наслаждениях вкус, он нашел в ней что-то новое, познакомившее его с незнакомой ему еще любовью.
В сущности, ему, как почти всем подобным ему Дон-Жуанам, не приходилось торжествовать на неизведанной почве, и сам князь, смеясь, поддерживал эту парадоксальную истину, что нельзя быть первым любовником, что не бывает первых любовников.
Ни одна женщина не могла дать ему это ощущение свежести, нетронутой души и сердца, которая очаровала его притуплённый, но тонкий вкус.
Ирена была цветком, только что распустившимся, с чудным благоуханием и, кроме того, умна, образованна, хорошо воспитана, как девушка его круга.
Наконец, она казалась ему искренней и глубоко любящей.
«О, святое целомудрие, — воскликнул бы он, если бы не боялся показаться смешным самому себе, — оно незаменимо!»
Если он не говорил себе этого, он это чувствовал.
Кроме того, большое счастье знать, что тебя любят первого и одного, тогда не нужно бороться с воспоминаниями и сравнениями, о которых умалчивает большинство женщин, играющих в любовь, по удачному выражению итальянцев. В последнем случае, при самом нежном и интимном, свидании никогда не бывают наедине со своей любовницей и часто даже находятся в очень многочисленном обществе.
Ирена любила его, любила за него самого, а не за титул и деньги или же за репутацию «покорителя сердец», не из тщеславия или желания отбить его у той или другой соперницы; она любила его потому, что находила его прекрасным, наконец, потому, что любила его.
Это было с ее стороны глупо, но вместе с тем и упоительно.
Он хотел теперь убедиться, действительно ли она его так любила, или же счастьем последних месяцев он обязан этому проклятому гипнотизму. Вырванная из-под его влияния, она изменится.
Если верно первое, то она устоит против матери, возмутится и вернется к нему, во втором случае она, быть может, потеряна для него навсегда!
С этой томительной для него дилеммой Сергей Сергеевич заснул после вечера у «волоокой» Доры, и с ней же проснулся он, против обыкновения, довольно рано на другой день.