И все же, повинуясь довольно наивному порыву, я протянул Нартову руку, которую он с доброй улыбкой пожал. Продолжая удерживать ладонь профессора в своей, я заглянул ему в глаза:
– Детей и женщин не трогать. Вообще. Убивать, только защищая свою жизнь. Уверен, ваш гениальный мозг найдет путь к познанию тайн вселенной, не устланный трупами и не пропитанный чужой болью.
– Я постараюсь, – совершенно серьезно ответил Нартов.
– Всего вам доброго, Федор Андреевич, – произнес я, вкладывая в эту фразу сразу несколько смыслов.
– И вам всего хорошего, Игнат Дормидонтович.
На этом мы и простились.
До границ Валахии меня доставили с ветерком, в процессе чуть не развалив карету. Слуги Дракулы и охрана из обычных людей вообще выглядели нервными, и я их хорошо понимал. Сам едва смог сдержать вздох облегчения, когда пересек границу. Честно, до последнего не верил, что Цепеш отпустит меня так легко.
Увы, радость продлилась недолго, потому что встречали меня отнюдь не хлебом-солью. В пути казалось, что валашцы проявляли предельную степень нервозности, но это я так думал, пока не увидел родных погранцов. Вот кому присутствующий здесь же десяток жандармов накрутил нервы до упора. В общем, взволнованная компания встретила меня по самому жесткому варианту. Нет, никто не стал ронять титулярного советника мордой в лужу, но кандалы надели и отобрали все оружие.
В Кишиневе, который внезапно превратился во встревоженный улей из-за аномального количества понаехавших жандармов «волшебного» отделения, из меня принялись усердно тянуть жилы. Тянули со вкусом и фантазией. Следователи менялись часто, как рабочие на вредном производстве. Мне же пришлось повторить одну и ту же историю раз двадцать, и все это в присутствии судебного ведуна с магическим детектором лжи.
Хорошо, что я изначально выбрал правильную тактику поведения. В разряд личного и сверхсекретного попали особые отношения с профессором, его подарки и факт существования нового стригоя Мыколы. Здесь я держался крепко, вообще стараясь в разговорах и близко не подходить к данным нюансам. Остальное рассказывал в подробностях и с эмоциональными вставками.
Не знаю, сколько еще могло бы продержаться дурное служебное рвение жандармов, но из столиц пришел приказ их шефа выпнуть меня из Кишинева прямым курсом в сторону Сибири. Слава богу, имелась в виду не ссылка на Колыму, а возвращение на место постоянной дислокации в милый сердцу Топинск.
Может, мне показалось, но этот приказ с явным облегчением воспринял весь Кишинев, начиная с меня, заканчивая бургомистром и сидевшим под домашним арестом ротмистром Зверевым.