Известные и альтернативные решения лежали перед императором наглядно, начертанные на бумаге, с приписками оценок и комментариев. Это были мнения со стороны – из Петербурга, и особое из столетия наперёд. Ещё требовался взгляд на месте, и уполномоченный человек уже взирал на «маньчжурскую кухню» изнутри.
Вопрос стоял «кого?», но всё упиралось не в крайность выбора, а просто Николай II – сам себе не в силах признаться – боялся вмешаться в Божье провидение.
* * *
Тяжёлое пасмурное утро следующего дня для Гриппенберга и Оямы началось практически одинаково – их разбудили адъютанты со срочным сообщением, что армия Линевича неожиданно (или ожидаемо) перешла в наступление.
Вот только Оскара Казимировича ко всему ещё обрадовали дополнительно – за ночь к нему подошли выделенные ставкой подкрепления.
– Неужели? – взвился генерал, мгновенно просыпаясь, вскакивая с постели – и даже не стрельнула многострадальная поясница.
А главной новостью был приятно шокирующий официальный циркуляр: Куропаткин смещён со своей должности.
– Да неужели? – вдругорядь изумился генерал. – И как же? И кто же?
– Да говорят, генерал от комиссии Генштаба, что давеча прибыли-с… как вчера Куропаткин изволил оповестить об отходе, так бумагу за подписью государя-императора на стол и выложили.
Скомкан, выброшен написанный в сердцах рапорт на Высочайшее имя. Объявлен штабной сбор.
– Ещё повоюем!
* * *
«Вторая маньчжурская» и без того одним своим успешным демаршем, нависнув над флангом японцев, создавала неоспоримое преимущество для всей русской линии.
Теперь, после получения ею резервов, Ояме ничего не останется, как отступить – под давлением ли корпусов одного Гриппенберга, или под общим ударом обеих российских армий.
Так и случилось. В среднем за сутки русские продвигались на 20–25 вёрст. Японцы огрызались, отступали, контратаковали… бежали гонимые казаками и кавалерией.
Упорные, тяжёлые бои затянулись – вторые… третьи… наступали четвёртые сутки.
С общим наступлением пехотных корпусов наконец в полной мере был использован не менее весомый русский козырь – многочисленная конница. Рейд генерала Мищенко, в составе трёх неполных казачьих дивизий и двух драгунских полков, теперь не отягощённых обозом, не привязанных к какой-то особой цели, а с задачей – бить там, где «тонко», обходя узлы сопротивления, – вывел более пятнадцати тысяч единиц кавалерии на тыловые коммуникации противника, где на правом крыле маячил вожделенный Инкоу.
А на другом фланге орудовали конные отряды Ренненкампфа, ни много ни мало, выйдя к берегам Корейского залива у Дагушань.