въ Ломбардѣ, и
двѣ тысячи душъ. Все это должно было достаться
сантиментальной, единственной ихъ дочери, Любинькѣ. Холмскій чувствовалъ страстную любовь -- къ милліону и двумъ тысячамъ дуть. Въ тотъ-же вечеръ объяснился онъ съ матерью и дочерью, и его предложеніе было благосклонно принято. У него самаго было почти такое-же состояніе; слѣдовательно, и имъ какого-же лучше жениха надобно было желать? Фамусова дала Алексѣю слово, но объявила однакожъ, что
для проформы надобно просить согласія у мужа ея. Что онъ не откажетъ, въ томъ сомнѣваться было нѣчего. Она отложила разговоръ съ Фамусовымъ до завтра, потому, что на балѣ Фамусовъ сидѣлъ недвижимо на одномъ мѣстѣ, смотрѣлъ на всѣхъ, ничего не видалъ, и чтобы не дремать, нюхалъ безпрестанно табакъ.
Князь Рамирскій былъ настоящимъ Менторомъ Алексѣя Холмскаго. Алексѣй слушался его во всемъ, и почиталъ благоразумнѣйшимъ изъ всѣхъ людей. Менторъ сей одобрилъ намѣреніе своего Телемака, когда онъ сообщилъ ему о страсти къ Аюбинькѣ, еще въ бытность у Аглаевыхъ. Онъ тотчасъ отвѣчалъ ему почти тоже, что Простодумъ отвѣчалъ Верхолету, въ комедіи Княжнина, Хвастунъ:
"И душъ двѣ тысячи, и денегъ страшна бездна!...
"Такъ эта дѣвушка, ей, ей, весьма любезна.
"Не надобно упускать изъ виду такой невѣсты," сказалъ онъ. "Поѣдемъ къ Фамусовымъ; я познакомлюсь съ Ними, приглашу ихъ къ себѣ, ко дню моего рожденія, въ Никольское. Они вѣрно догадаются, какіе имѣю я виды, и тамъ мы все дѣло уладимъ."
Послѣ ужина, Графъ Клешнинъ хотѣлъ было ѣхать домой, но Князь Рамирскій уговорилъ его остаться ночевать.-- "Ночь темная; дорога не очень хороша; сдѣлайте одолженіе, Графъ, извольте остаться у насъ ночевать, а завтра, ежели только вамъ угодно поѣдемъ съ собаками. У меня мѣста отъемныя, и я нарочно берегу ихъ; зайцевъ пропасть; есть даже и обойденные волки." Графъ Клешнинъ именно того и желалъ, чтобы остаться у Рамирскаго на нѣсколько дней.-- Очень радъ, братецъ!-- отвѣчалъ онъ.-- Притомъ-же мнѣ одному, въ деревнѣ у себя, смертельная скука. Я знаю, что мѣста у тебя славныя для охоты. Пошли, братъ, пораньше кого нибудь, чтобы и мои собаки сюда-же явились, и съ завтрашняго-же дня начнемъ.--
Графу Клешнину отведена была лучшая комната въ домѣ; самъ Князь Рамирскій хлопоталъ, чтобы ему было спокойно, провожалъ его, и пробылъ у него, покамѣстъ онъ раздѣлся; потомъ оставилъ онъ Графа вдвоемъ съ Молчалинымъ.
"Что, братъ Захаръ," сказалъ Графъ Клешнинъ, "какъ она тебѣ показалась?" Она, кажется, еще болѣе похорошѣла, съ тѣхъ поръ, какъ я не видалъ ее -- отвѣчалъ Молчалинъ.-- Но сверхъ красоты, она чрезвычайно мила, привѣтлива, и видно, что у нея доброе сердце. Я нарочно распрашивалъ у людей: всѣ ее очень хвалятъ.-- "Мнѣ самому она нравится" -- продолжалъ Графъ.-- "Холостая жизнь мнѣ надоѣла; пора остепениться, и я почти уже рѣшился; но еще подожду нѣсколько дней. Я очень радъ, что умный хозяинъ нашъ предложилъ мнѣ остаться у него. Посмотрю еще, поговорю еще съ нею