Забыть что? О чём я… он? Он-я-незнакомец. Кем, ради Мерцанья, я становлюсь во сне?!
Он лежит на крыше, нагретой солнцем. Хорошее место — уединённое. Никто его не найдёт. Сегодня ему повезло: он видел закат, и всё небо в звёздах. Песня внутри. Жаль, он не умеет петь… но я умею, я всегда умел!
А, всё равно голос подавать опасно. Он неохотно встаёт, бежит бесшумно, как тень, лёгкая стремительная тень…
Гневное женское лицо, откуда я знаю, что она мне никто, но я в её власти?
Ярость в голосе: опять шлялся наверху, не уймёшься, пока не налетишь на охотников, неблагодарная дрянь, ещё раз, и я сама тебя им продам, от них не сбежишь, они тебе покажут твоё место, маленький ублюдок!
Что это за слово? Я… он… совсем ребёнок, лет пяти, и она может так бить его… меня?!
Он молча лежит на кровати вниз лицом; ожоги ещё и ещё, она швыряет ремень на пол и уходит, грохая дверью. Хуже, чем обычно. Зато и часов наверху было больше! Боль — ерунда… но почему мне нельзя видеть звёзды?! И вдруг — словно далёкое эхо, нечто вроде колеблющихся очертаний мыслей-чувств: нельзя видеть звёзды… — и он, потрясённый, испуганный, счастливый, хватается за этот призрак кого-то и зовёт: Кто ты, я слышу тебя, откликнись, почувствуй мне что-нибудь снова!
И в ответ — удивление-недоверие-восторг: Ты настоящий?! Одиноко… друзья-звёзды-ветер-нельзя-стены-стены… Не уходи!
Девичий — или детский? — голос из густого тумана жалобно говорил: Что мне делать? Холодно, я не вижу пути, и тебя я не вижу, что же мне делать теперь?
Голос был полон тёмного отчаяния, он рвался навстречу, страстно желая утешить и согреть, — но туман обратился стеной из ледяных шипов, и она раз за разом отбрасывала его назад, хищно впиваясь в тело, разрывая в клочья… а голос всё звал: Иди ко мне, у меня нет никого, холод и пустота, ну почему же ты не идёшь!
А потом спокойно произнёс: Я ненавижу и живу, чтобы убить. Ненависть — сила… и страсть. Ты разделишь её со мной и убьёшь, будем убивать, ты и я. Мы оба — смерть.
И он встал и швырнул себя на стену, думая об одном: спасти любой ценой, что значит его крохотная жизнь в сравнении с ужасом, грозящим кому-то слабому и одинокому? И всё пылало вокруг, пылал он сам, и проклятая стена растаяла под натиском огня… но за нею была лишь Тьма, безбрежная и непроглядная, и никого, никого. И он понял, что опоздал, сотой доли секунды ему не хватило, пылинки на весах Судьбы, а Тьма вползла в пролом и захлестнула Сумрак. Мир стонал в страшных мучениях, безрассудно и впустую отданный им Тьме, а он даже не успел узнать, ради кого. Агония, боль, миллионы смертей… и среди них он горел — неуязвимый или просто ненужный даже и Тьме? — корчился от боли в собственном огне, палач и жертва, преступник и герой, беспомощный и всесильный, осуждённый вечно гореть, не сгорая, ледяным, прекрасным, бесполезным пламенем. Не ради счастья и тепла — нет, лишь ради призрачной памяти о них да невесомой надежды.